Людмила Стрельникова: Феномен режиссера Филина

— Значит, ты считаешь меня бездарным?

— Если откровенно, — он взглянул мне прямо в глаза и усмехнулся, — то не настолько талантливым, чтобы эксперимент удался.

После подобного признания я совершенно оскорбился, и мой страх окончательно прошёл.

— Никогда не думал, что ты обо мне такого мнения, — с явной обидой заметил я, но любопытство брало верх, и я поинтересовался: — Так кого же ты пригласишь?

— Не обижайся, — улыбнулся мне мягко и устало Феликс, — Я не такой уж жестокий человек, чтобы лучших своих друзей ввергать в пучину неизбежности. Я дорожу друзьями.

Эта речь вполне окупила его прежнее высказывание, и я тоже почувствовал, что он мне дорог как мой старый испытанный друг, с которым мы не расстаёмся вот уже двадцать лет.

— Так кого же? — повторил я вопрос.

— Не знаю, — уклончиво ответил Феликс. — Ты мне сделал неожиданное и опасное предложение. Я должен тщательно всё обдумать. К тому же, нужно подобрать сценарий. От него будет зависеть многое. Сначала сценарий, потом всё остальное. — Феликс встал. — Ладно, пожалуй, пойду, засиделся я что-то.

— Оставайся на ночь, — радушно пригласил я, — вместе обмозгуем.

— Нет, спасибо, пойду. Серьёзные размышления требуют полного одиночества.

Он ушёл, а я долго не мог уснуть, размышляя об услышанном. Теперь, когда я остался один, мне показалось, что все три происшествия — чистая случайность, хотя и повторяющаяся. Да и вообще, трудно сделать какие-то определённые выводы: быть может, сама случайность — это своего рода закономерность, завершающая цепь последовательных событий. Возможно, случайность — это не действие, совершающееся вопреки законам, наперекор им, а сам закон, пока не заключённый в границы формул, цифр, символов, привычной логики. Хаос — по-нашему признак беспорядка, бессистемности, отсутствие любого проявления закона, — на самом деле это форма существования, а раз форма существования, то, следовательно, и хаос — это определённая, более сложная, чем обычные, форма движения материи.

Мир сложен, материя едина, и, следовательно, если одно подчиняется законам, то и другое не может не подчиняться им. В любом хаосе кроется закон, как в хаотическом броуновском движении частиц скрывается закон теплового движения молекул.

И как же, однако, мир сложен. Дурак — сказавший, что он прост, как облупленное яйцо. Мир прост только для дураков — это тоже простейший закон, по которому можно судить о человеке: если, мир для него прост, значит человек глуп. Нет, я себя не могу отнести к последней категории людей и не потому, что не хочу выглядеть глупцом, но откровенно признаюсь, что мир для меня был непостижимой загадкой с самого детства, и его сложности приводили меня в восторг и одновременно ввергали в пучину ужаса перед его непостижимостью.

Как бы то ни было, но случившееся с моим другом Феликсом требовало доказательств, чтобы ряд случайностей объединить в закономерность.

Прошла неделя, вторая. Я с нетерпением ждал Филина, не желая обращаться к нему первым, чтобы своей назойливостью не помешать течению его мыслей. Я понимал, что ему сейчас необходимо тщательно продумать план действий, обмозговать всё до мельчайших подробностей, прежде чем принять решение. Я даже предполагал, что он может отказаться от эксперимента ввиду опасности, однако ровно через месяц Филин появился у меня опять. Лицо его выглядело решительным, строгим, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эксперимент состоится. Теперь меня интересовало только одно — кого он выбрал на главную роль.

— Сценарий подобран, — сообщил Феликс, как только переступил порог дома. — Думаю, ты прав в некотором роде: актёр морально способен настроить себя так, что именно психологический настрой приведёт его к физической гибели, но он не должен настроить другого человека на убийство, тем более, что другой — это чаще всего посредственность с ограниченной гаммой чувств.

— Кто согласился на главную роль? Ты предупредил его, что это эксперимент? — нетерпеливо спросил я.

Феликс нахмурил брови.

— Главную роль сыграю я сам. Подобное заявление меня удивило.

— В таком случае эксперимент бесполезен, — заявил я с уверенностью.

— Почему? — сухо спросил Феликс.

— Ты уже пятнадцать лет не играешь на сцене. Ты не актёр, а режиссёр.

— Я предвидел твой ответ, — усмехнулся Феликс и полез в нагрудный карман пиджака. — Под твоими словами надо подразумевать — сам-то я, как актёр, достаточно ли талантлив для такой роли? Конечно, о себе судить трудно, но вот мнение других обо мне, как об актёре, — он протянул старую газету.