Людмила Стрельникова: Феномен режиссера Филина

— А тебе не хочется снять меня в какой-нибудь роли? — спросил я и похолодел в ожидании чего-то ужасного. Я замер, как замирает приговорённый к смерти, ожидая, когда судья вслух произнесёт приговор.

Феликс посмотрел на меня задумчиво и грустно, я сидел, как пригвождённый, не смея пошевелиться.

— Нет, тебя не хочется, — ответил он спокойно.

Я облегчённо вздохнул и даже повеселел. Мне показалось, что сейчас от меня отодвинулась смерть. Только что она стояла рядом, а вот стоило Феликсу посмотреть на меня, сказать своё веское слово — и я почувствовал, что буду жить долго.

Тут я заметил, что сумерки в комнате сгустились до неприличия, в такой темноте хорошо сидеть с любимой женщиной, но с всевидящим другом как-то не очень приятно. Я почти физически ощутил в себе желание света, встал и зажёг люстру на все пять ламп. Можно было ограничиться двумя, она у меня включается на два положения: интимное освещение и «на всю катушку». В данном случае требовалось последнее. Возвращаясь назад в кресло, по пути, незаметно для друга я нажал за его спиной кнопку и включил дополнительно настольную лампу. Теперь с темнотой было окончательно покончено, но я почувствовал нечто другое неприятное, на этот раз в себе. Это было чувство голода.

— Не поесть ли нам? — спросил я неуверенно.

— Как хочешь, — ответил Феликс и задумчиво склонил голову на грудь.

Я помчался на кухню, сварил кофе, молниеносно изжарил яичницу с колбасой и прямо в сковороде отнёс на журнальный столик, было не до эстетики… Я чувствовал, что рассказанное — лишь предисловие, оставалось сделать вывод, откровенный и безжалостный. Пока я только чувствовал его, как говорится, «нутром», он имел аморфный вид, теперь его нужно было облечь в слова.

Мы молча поели, выпили кофе. Калории ужина приободрили меня, и я вновь приступил к расспросам.

— Так ты думаешь — это случайность, или между твоим выбором и происшедшим есть зависимость?

Феликс посмотрел на меня проницательным острым взглядом:

— Думаю, что есть.

— Это мистика, — засмеялся я. — Уверен, что эти три случайности, возможно нелепые, удивительные, но случайности. Сейчас, при таком темпе жизни и не то бывает. Только мы не видим и не обращаем на это внимания.

— Нет. Это, к сожалению, не простые случайности, — покачал головой Феликс. — Происшедшее стоит рядом с мистикой, потому что пока не находит своего материалистического объяснения.

— Так может, это пророчество? — предположил я.

— Это виденье человека, — твёрдо заявил он. Я согласился:

— Я про то же и говорю — пророчество.

— Нет, — продолжал упрямо возражать Феликс. — Под пророчеством мы подразумеваем несуществующие вещи и явления. Хотя… — он задумался на несколько секунд, — кто знает, может в старину именно такие люди, как я, и легли в основу понятия «пророк». Но я, к сожалению, не пророк и предсказывать судьбы не могу. Дело здесь в другом. Я вижу не судьбу человека, а его талант, мастерство, неповторимое и удивительное. Я вижу талант, нахожу его, а остальное уже дело психологии: я подбираю для артиста такую роль, из которой он в силу эмоциональности, таланта и ещё чего-то, чего я не знаю, не может долгое время выйти. Сцена сыграна и занавес опущен, а артист подсознательно продолжает жить жизнью только что сыгранного героя, его чувствами, его умом. Именно поэтому все трое погибли. Не зря же человек усваивает хорошо и надолго только то, к чему склонна его натура. Я, к примеру, первоначально окончил технический техникум, но в силу того, что склонен к гуманитарным знаниям, уже через десять лет не помнил не только то, что учил, но даже предметы, которые сдавал. А гуманитарные знания, не учась, схватывал на лету и помню до сих пор. Так вот, я сумел увидеть человеческую сущность, то, к чему максимально склонна натура, и настолько слить воедино талант, мастерство актёра с образом, что после съёмок они не смогли выйти из образа и погибли так же, как и их герои. Я чувствую, что нажал какую-то невидимую кнопку и запустил в действие неведомый механизм, который и привёл их к гибели.

— Но сколько артистов снимается в трагических фильмах — и ничего, живут, — заметил я. — Красов умирал десятки раз и прожил благополучно до восьмидесяти лет.

— Не вспоминай о нём. Мне этот актёр несимпатичен и, на мой взгляд, посредственен. Он играет бездушно, играет, никогда не погружаясь в роль с головой. Он только внешне герой, а душа его далека от образа. Я бы такую игру назвал плаваньем по поверхности. Нет, я бы такого актёра никогда не пригласил в свой фильм.