Игорь Афонский - Папская булла

То, что князь поздно ночью наведался в «берлогу», было для Всеволода полной неожиданностью. И то, что у него ничего не вышло, обескуражило его ещё больше. Откуда им было знать, что не приглашенный в гости вампир сам влезть в дом не может, как бы ни старался. Об этом факте они что-то запамятовали. Потом, здание заводоуправления — это оказалось очень старинное сооружение, которое строили ещё братство масонов в царской России. И туда просто так никто из незваных гостей пройти не мог. Сам корпус был заложен в соответствии со всеми канонами масонских знаний. Пентаграмма — вот что сверху мог наблюдать опытный летчик, а разного рода оберегов и других знаков как, например, пирамида или циркуль, они же на каждом шагу встречались. Князь до зуда в коже не мог заставить себя перешагнуть границу невидимой линии, которую опытный мастер просто тупо вложил в основу фундамента, потом в повороты и стены некоторых строений. И он так и ушел, не приблизившись к цели.

Появление продавца пиццы позволило охраннику мэра внести через порог здания пару «жучков», но и их позже нашёл и обезвредил детектив. Ему сразу не понравился высоченный и накачанный продавец на маленьком мотороллере, который прямо прогибался под весом этого атлета.

Теперь его зовут иначе, фамилию он сменил, как только оказался на свободе. Тогда он смог раздобыть немного денег, переодеться и покинуть черту города. Пришел в отделение милиции совершенно чужого района, потёрся там с несколько минут, потом вручил несколько сотен долларов офицеру в звании капитана с армянской фамилией. Значимым фактором тут была не армянская фамилия, а степень знакомства. Саул знал этого человека со школьной скамьи, они вместе играли в футбол, а позже оба бегали за девушками. Капитан долго служил в соседнем районе, но был в курсе всех дел в городе, поэтому отнёсся к его делу с пониманием.

Вечером они посидели в шашлычной, где долго пили вино. Два уже не молодых человека разной национальности, но объединенные одним фактором — молодостью. Карасеян — плотный многообещающий армянин. Такой мужичок с толстыми, мощными руками, которые так было трудно спрятать за этим столом. Саул, уже сбросивший свои лишние килограммы, выглядел сухим и строгим, как палка. Тогда-то он всё и рассказал, и это было как исповедь.

— Мои предки — очень уважаемые люди! Они всю жизнь стремились оберегать наш род от всех напастей. И наш народ выжил. Он прошёл столько гонений, испытал такие унижение и горечь, что это сегодня уму непостижимо. Порой можно было откупиться. Да, были такие истории. Один турецкий военный начальник потребовал заплатить золотом за каждого ребёнка. Когда получил деньги, то пропустил только половину людей, за остальных потребовал ещё золото. А платить было нечем! Говорят, что таким образом наш народ опять был разделен на многие годы. А недавно я узнал, что то турецкое село сожгли дотла.

Собеседник горестно вздыхал, история его народа тоже богата такими рассказами и преданиями.

— Всю жизнь мне твердили — не высовывайся, будь как все! Даже фамилию дали как у соседнего сапожника. Помнишь его? Тот, что держал деревянную будку на углу нашего дома. Кто мог подумать, что это случится и с нами? Пророчества не лгут, и редко кто, получив такой дар, мог выполнить его предначертания до конца. Не поверишь, я видел самого Фаэтона — ««Сияющего». Тогда он взлетел над полем и поднял целую армию против меня и моих людей. Они в тот день вообще загнали нас в угол. Но на этот раз мои люди были готовы! Я расставил их не плотно, чтобы они не мешали друг другу, но могли прикрыть соседа. Это была настоящая жатва! Я видел этих бешеных псов, которые бросились на нас. Я сам давил их собственными руками. Когда Фаэтону снесло крылья, он рухнул в пыль. А потом появилась она! Знаешь, она даже не попыталась узнать меня! Это было почти чудовище, но я-то узнал ее. Моя жена, как богиня хаоса Ирида, вела тупое стадо на битву. Я не помню, кто первый из нас ранил кого! Может быть, это был я, а, возможно — она! Это не важно, её невозможно было остановить. Высокая, как исполин, голова, как у волка, глаза горят страстным огнём. Панцирь блестел, как начищенный самовар, больно было смотреть. Но не этот блеск отвлекал меня и мешал. Это была потеря, которую я заслужил всей своей жизнью. Я потерял жену, мне пришлось отдать и своих детей. Теперь я ухожу в изгнание, но несколько лет пройдёт, и обо мне окончательно забудут. Тогда я вернусь и верну своих детей.