Сакс Ромер - Невеста доктора Фу Манчи

Он повернулся в сторону неподвижного тела и указал на него.

— Вот их цель!

— Но…

— Никаких «но», Стерлинг. Послушайте лучше меня. Когда я оставил машину на Корниш-роуд и спускался со склона вниз, чтобы добраться сюда, я слышал вой.

— Я тоже его слышал.

— Вы мне говорили об этом. Однако вам он не сказал ничего, я же многое уяснил себе. Видите ли, Стерлинг, дело в том, что я слышал его раньше.

— Так вы знаете, что это было! — обрадовался я. Одной загадкой становилось меньше.

— Это — сигнал опасности, используемый племенем дакойтов в бирманских джунглях. Если бедняга Петри случайно натолкнулся на новый вид мухи цеце — и где? здесь, во Франции! — он обязан был по крайней мере задуматься. Но если он услышал этот крик… он сразу же должен был все понять!

— Что он должен был понять? — спросил я, чувствуя, как во мне поднимается возбуждение.

— Он должен был знать, что ему грозит смерть! — воскликнул Смит и жестом невыразимого отчаяния воздел к небу сжатые кулаки.

— Ах, какие глупцы! Какие глупцы! — застонал он, неожиданно выходя из себя. — Что наши знания рядом с гением доктора Фу Манчи!

— Доктор Фу Манчи? — переспросил я.

— То же, что и сатана: такая же дьявольская злоба и безнаказанность.

— Мистер Смит… — начал я.

Но он внезапно отвернулся, обрывая разговор, и снова склонился над бесчувственным телом нашего друга.

— Бедная Карамани, — с горечью прошептал он и погрузился в тягостное молчание.

Потом, не поворачивая головы, спросил:

— Вы знакомы с его женой?

— Нет, мистер Смит, мы никогда не встречались…

— Она так юна!.. Когда Петри женился на ней, она была совсем дитя… Самая милая, прекрасная женщина, какую я когда-либо знал…

Его слова пробудили мою боль. Во мне зазвенел нежный голос: «Думайте обо мне, как о Дерсето…» Флоретта — вот самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел…

— Ее выбрал сам Мастер. Он редко делает ошибки.

Найланд Смит снова заговорил загадками.

— Мастер? — спросил я, не скрывая своего удивления. — Вы, наверное, хотели сказать — художник?

Он обернулся ко мне, и саркастическая улыбка заиграла в уголках его губ.

— Вы правы, Стерлинг! Этот человек — великий художник! Его холст — весь мир, его краски — человеческая кровь!

Загадка на загадке! Определенно я никогда не выберусь из этого наваждения.

Неожиданно за стенами лаборатории раздались пронзительные женские крики. Я бросился к двери.

— Кто там? — спросил Найланд Смит.

— Мадемуазель Дюбоннэ. — Я сразу узнал ее голос.

— Экономка?

— Да.

— Гоните ее прочь.

Я открыл дверь. Обезумевшая от страха женщина вцепилась в мою руку.

— Мистер Стерлинг, — вскричала она в истерике, — случилось что-то ужасное! Я знаю, знаю, произошла трагедия!

— Не волнуйтесь, мадемуазель Дюбоннэ, — сказал я, останавливая ее, — доктор Петри..

Но она оборвала меня.

— Я должна сказать доктору Петри нечто очень важное! К нам забрались воры! Я сейчас видела в окне страшное желтое лицо с такими жуткими косыми глазами, что у меня из рук выпала кастрюля с супом! Вы можете себе представить?!

— Дело дрянь, Стерлинг, — сухо сказал Смит, становясь между женщиной и лежащим на диване Петри. — У нас в гостях один из самых кровавых убийц, каких только знало человечество.

Со стороны Корниш-роуд раздался надсадный гул взбирающейся на косогор машины. Он становился все громче и отчетливей. По-видимому, машина свернула с Корниш-роуд и теперь осторожно спускалась по узкой петляющей дороге, ведущей на виллу «Жасмин».

— Карета «скорой помощи»! — объявил Найланд Смит, и мы облегченно вздохнули.

Мадемуазель Дюбоннэ, все еще не пришедшая в себя, была препровождена на кухню. Мы убедили ее, что Петри заболел тяжелой формой гриппа и ему необходим покой. Единственное, что не удалось нам, так это объяснить испуганной женщине появление в ее окне желтого лица. Поэтому мы посоветовали ей запереть все двери и окна на кухне и остаться там ждать до тех пор, пока кто-нибудь, освободившись, не отвезет ее домой.

На все наши увещевания она только плакала и причитала:

— О, бедный, дорогой доктор…

Картье оказался низкорослым толстяком с круглым румяным лицом и холеной бородкой. С ним были два санитара. Отдуваясь, он вбежал в лабораторию и изобразил на своем лице такой ужас, что, если бы не трагические обстоятельства, я бы от души посмеялся. Он упал на колени и склонился над бесчувственным телом.