Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях

Когда сняли, посмотрели – собака была ещё жива; по собачьей морде текли крупные слёзы…

Домой Севок вернулся притихший и какой-то повзрослевший. На следующий день, ближе к обеду, пошли раненую собаку попроведовать и ещё издали увидели, что полог сохнет на заборе, а хозяйка их прогнала: «Идите уже, идите. Нету больше нашего Трезорки! Сгинул ещё вчера! Дед его уже закопал. Идите».

С той поры ребятня дворовая играла только во дворе, как раньше, а на новую дорогу уже не выходили, и не только потому, что запретили взрослые, а ещё и потому, что очень переживали, особенно Севок. Нет-нет да и вернётся к разговорам о бедном Трезорке.

А то отвлечётся и вспомнит про мяч.

Прошлым летом, на день рождения, подарили Севку мяч – резиновый, блестящий, тугой, полосатый – из самого Новосибирска, из командировки отец привёз. Мяч сразу же сделался достоянием всей дворовой ребятни; в какие игры только с ним не играли. От такой любви мяч пообтёрся и блестел, только если был мокрый, но всё равно верно дружил с ребятнёй.

Севок ожидал приятелей и старательно учился набивать мяч; получилось пять подскоков, а на шестой мяч скакнул в сторону и скрылся в зарослях крапивы и полыни. Севок «нырнул» за ним и нос к носу столкнулся с рыжей гладкошёрстной собакой, которая лежала в небольшой яме… и грызла свою переднюю лапу. Заприметив Севка, собака дружелюбно замахала хвостом. Севок уже знал (от матери), что так собаки поступают, если накололи лапу, или она болит.

Подошли приятели, и все вместе разглядели собаку и удивились: одного глаза у неё не было, а второй – со зрачком, покрытым бельмом; собака была слепа или почти слепа. Откуда и когда она здесь появилась, никто не знал. Когда старшие ребятишки захотели собаку погладить, она зарычала.

Ну что здесь делать? Решительно направился Севок к своей матери рассказать, посоветоваться, остальные ребята с ним. Глядь, а мать навстречу с коляской; в ней сестрёнка спит. Подошли, посмотрели собаку; собака виляла хвостом, словно без слов подчёркивала радость знакомству, оставив в покое на время свою лапу. Тогда-то учительница высмотрела, что из лапы торчит заноза.

– Сегодня отец с работы вернётся, попросим, он и поможет, самим нам не справиться. Я тебя хотела за хлебом послать, заодно и собаку покормишь!

– А вдруг она убежит? – засомневался Севок.

– С такой раной не убежит! – убедила мать.

Так и сделали: Севок покормил собаку, помыл руки и умчался за хлебом. Он спешил знакомой тропинкой, а в душе клокотала радость: собака, собака; Севок и сам не понимал, почему он так рад этому.

Вечером приехал отец и вместе с соседом Николаем, согласившимся помочь, быстро освободили собачью лапу от занозы. И уже со следующего дня собака, сначала прихрамывая, а потом уже резво бегала за мячом вместе с детворой, безошибочно выделяя радостным лаем своих спасителей и учительницу, и отца с Николаем, но больше всех почему-то она любила Севка. Как только с утра Севок выходил во двор, собака вырастала перед ним как из-под земли, всегда готовая к игре, и сопровождала его, куда бы ни направлялся Севок – в магазин или на молочную кухню.

Сосед Николай рассказал, что видел эту собаку – слепота дело приметное – во дворе соседнего квартала, и что она дворовая, а значит, ничейная, и зовут её Пальма, не Каштанка, не Моська, а именно Пальма; почему это так, он не знал. Слушающие соседи подивились, не поверили, но Николай позвал: «Пальма», – собака показалась, прыгая ему на грудь, показывала своё расположение. Так осталась Пальма в наших дворах, а сопровождая Севка или учительницу, умела выполнить команду: «Пальма, жди!» – и послушно сидела до их возвращения.

Осень брала своё, ночами похолодало. Севок пристал к матери с просьбами. На что она, стараясь ребёнка не обидеть, всё же твёрдо его урезонила:

– Смотри сам, ты уже большой, скоро в школу. Две комнаты, а нас четверо с маленькой сестрёнкой, да ещё кошка, черепаха, хомяки, куда ещё мы можем взять дворовую слепую собаку?

Севок понимал, но в душе закипали слёзы:

– Она же зимой замёрзнет!

– Попробуй бабу Ульяну попросить!

Севок понимал, что мать тоже тревожится за собаку, и если отказывается, значит, так надо, но боялся с ней расстаться.

До бабы Ульяны Севок добежал скоро, ведь это был тот самый нетронутый дом на повороте. Баба Ульяна не дослушала:

– У меня же есть собака. Так что, милок, извиняй!

Вместе с Пальмой, дождавшейся его, Севок возвращался домой и не знал, радоваться ему или плакать: если бы Пальма осталась у бабы Ульяны, то это была бы не его собака, а так, может…