Руслан Мельников - Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)

Незнакомец в красном, словно восполняя недостаток внимания со стороны Феодорлиха к ханским посланцам. Он всматривался в каждого колючими пытливыми глазами. И всякий раз, когда его неприятный взгляд скользил по Тимофею, русич кожей, плотью, всем своим существом ощущал враждебные магические фибры и настырную чужую волю, бесцеремонно пытавшуюся влезть в душу и разум, норовившую прочесть сокрытые мысли и познать потаенные чувства.

Чтобы выдержать такое, мало было просто сопротивляться. Чтобы не открыться такому, следовало иметь волю, укрепленную силой охранных заклинаний. Если бы не колдовская защита, которую предусмотрительно поставил над ним князь-волхв Угрим Ищерский, вряд ли Тимофей устоял бы под натиском этого взгляда.

Придворный чародей – вот кем являлся латинянин, носивший одежды цвета крови… И притом чародей не из слабых.

Тимофей чувствовал, как течет пот по спине. В глазах полыхали багровые блики. А глаза латинянского колдуна давили все сильнее, глаза старались прорвать незримый волховской щит. Напряжение росло. Но, к счастью, дело близилось к концу.

– В знак своего расположения, Великий хан передает возлюбленному сыну-императору скромные дары…

Бельгутай выдержал паузу.

Татарский нойон был все же опытным послом. На самом деле дары, привезенные из Орды, представляли собой немалое сокровище. Золото и меха, драгоценные каменья и оружие изумительной работы, дорогие одежды и лучшие кони из ханских табунов – все это было достойно императора. Однако в подчеркнутой «скромности» подарков крылся тайный намек. Хан Огадай через своего посланца давал понять, что обладает еще большими богатствами и нисколько не обеднеет после щедрых даров.

– …И Великий хан надеется, что недоразумение, связанное с северными урусскими землями, будет улажено без ненужного кровопролития, – завершил, наконец, свою речь Бельгутай.

Тимофей закончил перевод.

В шатре повисло томительное молчание. Заключительные слова кочевника можно было расценивать и как заверение в дружбе, и как предупреждение или даже угрозу.

Теперь оставалось ждать ответного слова. Приказа казнить дерзких посланцев или повеления миловать.

Феодорлих нехотя возвращался из неведомых далей, где по сию пору блуждал его взор. Император опустил глаза, нарочито небрежным взглядом скользнул по лицам послов. Покосился на колдуна у своих ног.

На миг Тимофею показалось, что между Феодорлихом и магом произошел краткий безмолвный диалог. Почудилось даже, будто латинянский колдун кивнул. Соглашаясь? Давая знак? Или позволение? Позволение императору?!

Феодорлих заговорил.

– За дары – благодарю, – голос монарха звучал негромко, но внушительно. – Хан проявляет достойный пример поистине королевской щедрости. Ответные подарки вам вручат при следующей нашей встрече.

Тимофей переводил слова Феодорлиха, склонившись к самому уху татарского нойона, и лишь потому увидел, как дернулась – едва-едва заметно, но все же дернулась – щека Бельгутая. Слабая тень недовольства (только тень – большего послу не позволено) скользнула по каменному лицу степняка. Еще бы! Бельгутаю было от чего яриться: латинянский император сознательно избегал именовать Огадая ВЕЛИКИМ ханом.

– Что же касается всего остального… – Лицо Феодорлиха утратило былую невозмутимость. Глаза вспыхнули. Брови сошлись у переносицы. В голосе отчетливо звякнула сталь. – У меня есть только один отец. Достославный Феодорлих Первый Огненнобородый. И никакого иного отца над собой признавать я более не намерен. Равно, как и ничьей власти. Запомните и передайте хану мои слова. Сыновьями пусть он называет своих вассалов.

Нет, император вовсе не витал в облаках все это время. Глядя поверх их голов, Феодорлих внимательно слушал послов. И – главное – слышал каждое произнесенное слово.

– Теперь о русских княжествах…

Тень гневливой суровости покинула лик монарха. Губы императора неожиданно скривились в изумленной улыбке.

– Разве это я воюю земли русинов? Разве под моим предводительством взяты Псков, Новгород и прочие северные города? Разве не магистры Тевтонского и Ливонского орденов, объединившись друг с другом и призвав под свои знамена европейское рыцарство, провозгласили крестовый поход в восточные земли?

– Но разве шатры прусских и ливонских крестоносцев не стоят в этом лагере? – бесстрастно спросил в свою очередь Бельгутай. Тимофей столь же бесстрастно перевел слова степняка. – Разве рыцарские ордена не выполняют волю вашего величества? Разве осмелились бы магистры сами, без одобрения императора и без наущения из Рима, тоже, впрочем, подчиняющегося вашему величеству, объявлять походы, собирать рыцарские отряды и нападать на соседей?