Ян Ямин - Безымянный бог

– Они вас всех убьют! Жен ваших осквернят, детей заберут в рабы, старикам воткнут стрелы в сердца, и будем мы гнить под солнцем, а вороны растаскают наши косточки. Господин мой! Уйдем в леса!

– Нет.

– Господин мой!

Старуха-мать, стоя на коленях перед гордым властителем своих земель, умоляла его послушать. Она плакала, и ее слезы были горче степной полыни, но господин был непреклонен. Гордыня… Уж скольких она погубила и скольких погубит!

Враг пришел из-за горы. Сильный, отчаянный враг, которому нужны были эти долины, эти реки, эти прекрасные выносливые женщины и эти дети, чтобы сделать их рабами. Враг знал яды, знал огненные ружья, знал, как приручать диких волков, чтобы они драли гордых властителей на кусочки.

Но господин был воином. Воинами были его дети, его отцы. Не пристало воинам боятся.

Не пристало.

Ровно до тех пор, пока старший сын господина не вбежал в богато расписанный шатер. Следом за ним тянулись красные ленты крови из страшной раны на боку. Мужчина придерживал ее руками, но по его лицу было ясно, что рана смертельна. Его лицо стремительно заливала бледность, губы посинели.

– Господин мой! Пришли! – крикнул он и неловко упал, испугав тех, кто сидел близко к нему.

Люди вскочили со своих мест, не говоря ничего, вытянули из-за спин оружие, высыпали наружу. Они все были воинами. Господин вышел за ними, не собираясь отсиживаться за чужими спинами. Только немного замешкался, прощаясь с уже мертвым сыном.

…То ли закат пылал нестерпимо красным, то ли глаза уже не различали другого цвета. Кровь, кровь везде. Господин, лежа на спине, оглушенный, поверженный, смотрел в красное, сверкающее поражением небо. Там, вдалеке, враги добивали ударами копий в сердце его стариков. Там, вдали, плакали его женщины и дети. Там убивали его раненых воинов.

– Ну, что я тебе говорила, господин мой? – услышал вдруг господин знакомый голос матери. С трудом повернул голову – из раны на шее хлынула кровь.

– Вкусно-вкусно-вкусно, – прошептала старуха, шумно облизав губы, и господин подумал, что это его предсмертный бред.

– Бред-бред-бред, – отозвалась старуха. В ее знакомом голосе почудилось господину что-то жуткое.

– Помочь тебе хочу, – сказала она, хватаясь вдруг цепкой сухой ладонью за руку властителя.

– Как? – скорей обозначил он вопрос, чем прошептал его.

– Если будешь меня слушать, внимательно слушать, врагам отомстишь и страну вернешь, и сына твоего верну из мертвых. Из мертвых верну, верну, – зашептала она.

Господин застонал. Голос старухи вызывал боль в голове, пульсировал жаром в висках, но он смог повернуться немного на бок и посмотреть на нее.

То, что он увидел, заставило его зажмурить глаза изо всех сил, но красные круги, которые расплывались перед ними, были еще страшнее. Старуха-мать? О нет. У его матери не было янтарных, сверкающих, как у лесного хищника, глаз. Не было такого узкого сухого рта. Казалось, кто-то надел на себя ее кожу. Кто-то страшный. Нездешний.

– Сделка-сделка-сделка, – зашептала она, положив голову ему на окровавленную грудь. – Впусти Агола, бога войны, дай ему жертву, и твой род будет непобедим. Впусти Марату и Вегола, и земли твои будут полнится урожаем и скотом. Впусти Дявирука, и не будет род твой и народ твой знать мора. Впусти Гуола, и радость будет жить в твоих землях. И меня впусти, только дай сперва жертву.

Старуха все шептала и шептала, и ее шепот раздражал, мучил. В звучании имен, которые она произносила, было что-то страшное, недоступное восприятию.

Чтобы не слушать, властитель повернул голову в другую сторону. Совсем рядом, в нескольких шагах от него, враг занес острое копье над стонущим от боли стариком. Взмах – и взметнулась полосками кровь, осела на щеке, на губах властителя.

В уголках его глаз собрались слезы – непрошеные, ненужные, злые и бессильные.

– Говори-говори-говори! – вдруг повернула его голову к себе страшная старуха. Заторопилась. Она смотрела своими янтарными равнодушными глазами прямо в душу властителя. – Отдавай себя в жертву, а я отомщу. Отомщу! Все отомстим. И Агол, и Дявирук, и Марата. Сладкая, вкусная жертва. Достойная, хорошая жертва.

– За… Забирай, – прошептал властитель. Не взвешенно, не обдуманно, скорее, чтобы проклятая старуха отстала, перестала смотреть своими желтыми жуткими глазами. Как две капли смолы – такие же липкие и пустые.

Старуха счастливо взвизгнула, широко открыла рот, присасываясь ко рту властителя и ловя его последний вздох.