Ян Ямин - Безымянный бог

А потом на поле боя опустилась чернота. А вместе с ней к запаху крови примешался крепкий, острый запах хвои.

В Пади Богов пахло кровью и хвоей. Этот запах кислил на языке – постоянно хотелось сморщить нос и не дышать слишком глубоко. Но некоторые, конечно, уже не обращали внимания – привыкли за много лет. Каты – жрецы, которые следили за порядком в Пади, даже полюбили этот запах, свыклись с ним. Кровь и хвоя, красный цвет и темно-зеленый, болотный. Привычно.

Каты даже не задавались вопросом, почему запах крови никогда не исчезал полностью даже после того, как обряд был совершен. Ну, есть и есть. Это было так же естественно, как цвет травы или неба. Значит, так положено.

Кроме того, в Пади Богов никогда и ничего не менялось, даже времена года, и всегда царил полумрак. Если сломать там ветку, то она тут же появлялась вновь. Другой вопрос, что никто не собирался просто так сюда соваться, чтобы наблюдать за этим чудом природы

Пленный мальчишка из соседнего полудикого племени, поскуливая от страха, топтался рядом с идолом Теплыни. Сам идол – вырезанная из дерева женская фигура с большим беременным животом. На идоле – ни пылинки, ни веточки. Дерево блестит, будто наполированное, глаза божества тоже сверкают вставленным прямо в дерево янтарем. Эти янтарные глаза сами впаялись в деревяшку намертво, стали неотделимой от нее частью.

Мальчишка по имени своего деда, Ахтоя, знал, что нельзя прикасаться к идолу ни в коем случае, как знал и то, что страна, в которую он попал пленником, давным-давно отдала себя в руки этим мерзким божкам, которым всегда мало крови. Ахтой презирал и этот народ, и богов, и ленивых жрецов, которые наспех обучили пленника и отправили в этот пропахший кровью и хвоей лес. Знал он и то, что его племя никогда не осквернит себя служением божкам. Это же такая… Мерзость!

Сам лес, казалось, насквозь пропитан ужасом. Пленнику мерещилось всякое, от страха тряслись руки, а рубашка вся промокла от пота. Но он знал, что нельзя бежать. Это ему сказал один из жрецов, капризно оттопыривая толстую нижнюю губу и цедя слова по чайной ложке в час. Мальчишка просто мечтал как следует потрясти ката за плечи, чтобы слова побыстрее посыпались из него, но – увы. Пришлось терпеть. Ведь каждое сказанное катом слово могло помочь выжить тут. Ахтой знал, что в этой проклятой стране множество богов и что все они живут в этом лесу. «Теплынь первая. Не зли. Ее», – лениво говорил толстый кат, противно, с шумом прихлебывая из чашки, и Ахтой слушал очень, очень внимательно.

Мальчишка был непростым для диковатого пленника – слишком уж умный и сообразительный. Сын владетеля племени – это почетно. Не почетно, когда сына владетеля племени, которому едва исполнилось семнадцать, как ерша, вылавливают из лесного озера, в котором после охоты ему вздумалось искупаться. Слишком близко от границ этой проклятой страны, опасно близко… Парня тут же раскусили и потащили к катам. Пленные по умолчанию должны были служить богам, потому что местные жители делать этого не рвались – больно уж у богов скверные характеры. Не успеешь опомниться – уже сожрали до белых костей.

Мальчишка невольно растер запястье – его ударили по руке чем-то вроде свинчатки, когда он схватился за лук там, на озере. Шрам неприятно ныл, но накрепко был затянут плотной тканью. Одна открытая капля крови в этом лесу, рядом с кровожадными божествами – и итог известен.

Ахтой, стараясь думать об отвлеченных или простых вещах, наводил порядок рядом с идолом. Он затирал багровые следы на светлом дереве. Убирал с постамента человеческие кости, преимущественно женские. А кое-где попадались и совсем маленькие косточки. Детские… Мальчишке было омерзительно, противно, гадко, но, чтобы выжить, придется смиряться. Он понимал, что, если выживет, тоже со временем станет катом и сможет сбежать, если его примут за смирившегося. А для этого нужно терпеть. Так и отец всегда говорил: «Ахтой, делай что должно, чтобы быть живу. Можно поймать другого кабана, можно убить другого медведя, можно выйти на бой с десятком шакалов, только что в этом проку, если это твой последний кабан, последний медведь и последний бой? Сохранять жизнь – не трусость, а смелость. Только себя не предавай, а остальное приложится». Мудрый он, отец. Так мальчишка и собирался поступить – сохранить себе жизнь любыми способами.

Он сидел спиной к идолу, в нескольких шагах от него, и рыхлил землю – земля перед божеством должна быть черной, чистой. Он уже успокоился, немного расслабился, привык и к скрипу деревьев, и к запаху крови, который постоянно раздражал ноздри, и к редкому, едва уловимому ветру, который приносил с собой другой, едва уловимый запах мертвой плоти и гнили. Ахтой даже построил план своего дальнейшего существования, собрался с духом и вроде бы окончательно успокоился, как…