Ян Ямин - Безымянный бог

Бродяга знал, что та страна, дороги которой он только начал познавать, продана идолам, проклята, но как не увидеть все своими глазами? Как не увидеть самому чудеса этой жестокой страны? Ведь только тут, в этих землях, уже на второй день весны долины покрываются зеленой высокой травой, а деревья – цветом. Вот и увидел, дурак. Надо было идти в другую сторону, в земли, где боги довольствуются колосьями, молоком, собранными ягодами, где все живут без чудес, просто и незатейливо . Бродяга тяжело вздохнул, опустился на колени, собираясь напоследок молиться своим богам – не таким кровожадным и жутким, как тут. Коснулся лба руками с разбитыми костяшками, провел большими пальцами по скулам, по горлу, по животу, ощущая как никогда свое избитое жрецами тело. Хорошо оно ему послужило, но мало. Жалко будет с ним расставаться.

И что теперь? Он избит, ослаблен, сидит взаперти и ждет, пока его не выведут на корм проклятым кровавым божкам. И никто не поплачет о нем, никто не похоронит его. Он умрет под чужим небом, сожранный чужими богами. В этот момент бродяге с такой силой захотелось домой, в родные места в горах, которые он давно покинул, что он, крепко зажмурившись, с трудом подавил слезы, копившиеся в уголках глаз.

Снаружи послышался шум, чьи-то голоса – много голосов.

А потом кто-то затянул песню. Старинную, страшную песню, чествующую богов, которую подхватили другие. Бродяга вздрогнул, вслушавшись в слова. Примолкла беременная Марта, выругался воин.

Открылись двери – по ногам потянуло еще зимним холодком. В первый день весны всегда холодно, но на второй в этих краях уже цветут вишни.

– Не противьтесь, – сказал крепкий, сильный кат с глазами цвета растекшейся ртути, входя в дом, – примите выбор богов с благодарностью. Мы запишем ваши имена на старых Чхитах, на Камнях благодарности, и старший кат будет поминать вас каждый закат еще три луны.

Бродяга хмыкнул. Ему до одного места были эти Чхиты и помины. Он бы предпочел, чтобы его не благодарили посмертно.

Повинуясь жесту жреца, входили в дом другие каты. Споро, ловко выводили пленников.

Беременная женщина, по-прежнему напевая уже порядком охрипшим голосом, пошатываясь, вышла с катами, которые поддерживали ее под руки. После сам вышел человек с вдавленной внутрь грудью и мальчишка-конюший, который уже и не помнил, что он тут делает, а за ними – старый бард, шоркая ногами по полу. Воина вывели грубо, злым тычком в спину. После вынесли на носилках больного мальчишку, который едва уже мог ходить.

– Три шага влево, пять прямо, благодаря этим травам дойдешь, – шепнул ему один из катов, вливая в горло мальчишке какое-то снадобье, – тогда умрешь быстро и легко, и боги дадут тебе успокоение. Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему?

Мальчишка дернул головой, прислушиваясь к себе. Боль исчезла, и за одно это он бы отдал и вдвое больше, если бы мог.

– Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему? – спросили у беременной Марты, на что она выдохнула слабое «да-а» и снова опустила руки на живот.

– Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему? – спросили Каты у барда, у конюшего, у хлебопашца, и все ответили «да».

– Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему? – спросили они у пленного воина. Но он только сплюнул, выругался на своем языке и гордо поднял голову. Тот самый кат с ртутными глазами холодно посмотрел на него, вынул из перевязи на бедре тонкий острый сай и вогнал тонкую спицу прямо в плечо воина.

– Кто его готовил? – спокойно спросил он, выворачивая острие сая в ране корчащегося от боли связанного мужчины.

– Я, вместе с … – испуганно начал молоденький кат.

– Иди в мой дом и жди, – перебил кат, вынимая свое оружие из раны.

– Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему? – повторил он вопрос, но воин только стонал, кусал от боли губы.

– Или ты говоришь «да», или я отсеку тебе руки и ноги и брошу в самую глушь леса богов, – сказал кат на языке пленника.

Воин, скривившись, процедил сквозь зубы свое согласие.

– Добровольно ли ты отдаешь свою плоть и кровь священному божеству нашему?

Ртутные глаза ката смотрели равнодушно, пусто. Ему было едино – зверь перед ним, человек, родная мать или ком земли. Таких людей бродяга уже встречал на больших дорогах. Их оружие всегда было в крови, их руки всегда были готовы свернуть чью-то шею, их мысли были только о выгоде.