Вера Чиркова - Право любви

– Спасибо, а мои вещи высохли?

– Почти. Я тебе их сверну, как выезжать соберётесь. А тебе лучше ехать в этом… это моей дочки вещи, теперь она растолстела… уже не влезает. Только посмотри… малыша Туна. Может, сможешь помочь, я заплачу.

– Не нужно поминать про деньги, где малыш? – Костик решительно встал со скамьи.

Для этих людей ему хотелось сделать всё, на что только хватит сил, в отличие от обитателей деревушки, которую они покинули вчера. А охотники пусть благодарят богов за ее молчание. Если бы, пробиваясь к дымящей харчевне, Васт с Таросом знали про западню, в которую попали Зайл с Тиной, то там остались бы не только разбитые головы и поломанные руки, но и трупы. Потому-то Тине даже в голову не пришло пожалеть побитых селян, и они так и остались в неведении, что встретили знахарку.

– Мальчишки у меня в том доме спят, – кивнула старуха на третий дом, – но ты сначала позавтракай, я пока корову выгоню да воду греть поставлю, скоро мои помощницы подымутся.

Тина опустилась назад на скамью, но взялась не за пряник, а за узелок со своими ценностями. Всё находилось на месте, даже те мелочи, о существовании которых девушка совершенно забыла. Такие, как моточек ниток и воткнутая в лоскуток иголка, привет от хозяйственной Саи, да несколько непонятно как попавших в карман орешков.

Первым делом она вскрыла письмо Мги, поразившего её при прощании своей прозорливостью. Однако прочтя первые строчки, едко фыркнула, ларчик открывался с совершенно другой стороны. Тан-габирец оказался не прозорливым, а просвещённым, таким же тайным сторонником морян, как и она сама. Когда-то русалки спасли его, сброшенного волной с тонущего пиратского судна, и полуорк не собирался этого забывать. И хотя официально принадлежал Пруганду, только и ждал того времени, как станет свободным человеком, чтобы принять морянское подданство. Письмо Тине он написал заранее, желая извиниться за выходки своей госпожи. Случайно слышал, как она ставила условие мужу. Или не случайно… усмехнулся Костик, какая разница.

Бросив конверт с письмом Мги в огонь, девушка взялась за записку самой Сетилии. Что-то в ней еще вчера насторожило своей неправильностью, словно писал письмо немножко пьяный или сумасшедший. Сначала Тина склонялась ко второму. Но читая раз за разом, начала понимать, не так всё просто. Почему в записке, написанной словно наспех, так выровнены строчки? И хотя буквы начертаны весьма небрежно, послание тем не менее не выглядит несуразным.

И самое странное, в письме нет ни имени адресата, ни обычного вежливого обращения. Вот как бы он сам написал, если торопился и хотел извиниться? Само собой, начал бы с имени. «Тина, прости…» и тому подобное. А она почему-то начала крайне необычно и тем не менее первую букву написала очень ровно, словно заранее… Костик интуитивно чувствовал, что разгадка вертится где-то рядом, как иногда крутится на языке хорошо знакомое, но забытое имя или слово.

Недовольно откинув свесившуюся на лицо прядь волос, парень снова уставился в листок.

«Как просить тебя о прощении?

А ведь меня предупреждали, что я ошибаюсь.

Мне стыдно… но ревность просто жгла.

Если можешь, прости, я желаю тебе счастья.

Надеюсь, извинившись, я смогу спокойно жить».

Присмотрелся внимательнее – чёрт! А ведь действительно, первая буква каждой строки выписана более ровно и твердо, а остальной текст просто приляпан к ним, как яблоки к ёжику. Значит, нужно попробовать прочесть первые буквы отдельно. Получилось – камен. Хорошо уже, хоть не абракадабра какая-нибудь.

Ну, и что, интересно, может так называться? Город? Вещь? И где это искать?

Стоп. Он трижды олух! Какая еще вещица была в шкатулке? Тина невольно схватилась за шею, уфф. Вот она, цепочка, и кулон на ней, никуда не делся, оказывается, девушка вместе с ним и купалась.

Вот до чего дожил, опечалился Костик, снимая с себя украшение, уже как девчонка спокойно ходит с висюлькой на шее и маленькими серьгами в ушах. Ну так эти-то моряна велела носить, в них какие-то щиты стоят.

Так, а вот и камень. Обычный изумруд, хотя и крупный, но довольно блёклого оттенка, а по форме напоминает половинку некрупной сливы, разрезанной вдоль. При первой же попытке покрутить стало ясно, как тщетно он старается. Камень, крепко зажатый зубчиками незатейливой формы, плотно сидел на плоской платформочке оправы.

Вообще, с первого взгляда создавалось впечатление, что это украшение ювелир делал в самом паршивом настроении. Или в период затяжной бедности, когда остался только кусок серебра, тусклый камень да тупое зубило.