Лоуренс Уотт-Эванс - Киборг и чародеи

Эту задержку он воспринял вполне философски. В конце концов, нет никакой разницы, три дня уйдет на дорогу до Праунса или четыре. Несколько дней в ту или другую сторону действительно ничего не решают. На то, чтобы добраться от одной звезды до другой, у него уходили годы. Так к чему спешить теперь? Во всяком случае, по утрам он был менее раздражителен.

Когда девушка шла обратно вверх по склону от ручья, на ней был все тот же серый балахон, единственный предмет ее гардероба, и ему в первый раз пришло в голову, что он еще нахлебается с этой девицей, настолько безалаберной, что пустилась в путь в чем была. Эннау промокла, и на ткани ее балахона – там, где она касалась тела, – проступали темные пятна.

Одежда прилипла к бедрам и груди.

Сам он воспользовался как полотенцем вчерашней рубашкой и, выполоскав ее в ручье, расстелил поверх седла для просушки, чтобы завтра переодеться.

Остальную свою одежду он тоже привел в порядок: мех и кожа портятся, попадая в воду.

А Эннау даже не подумала выстирать свой балахон. Слант хотел было намекнуть ей на это, но отбросил свое намерение. В конце концов это ее личное дело. Кроме того, он понятия не имел, что предписывают местные табу в отношении гигиены. И лишние ссоры ему совершенно ни к чему.

Оседлав лошадей, они вновь отправились в путь. На этот раз Эннау удалось забраться в седло с несколько меньшими сложностями, хотя до быстроты и изящества было еще далеко.

Как и раньше, она ехала медленно, шагом и старалась держаться поближе к нему. Погода была солнечной и прохладной, и деревья по обе стороны дороги сопровождали их. Эннау расспрашивала Сланта о его прошлой жизни, но он отвечал лаконично и сдержанно. Пытаясь, в свою очередь, побольше узнать о спутнице, Слант выяснил, что она не мастерица рассказывать о себе.

Он узнал только, что она пробыла ученицей Курао менее трех месяцев, что немало удивило его. Ей удалось разыскать его и следовать за ним все это время – такое явно не под силу простому смертному. Совершить подобное при столь недолгом обучении – это внушало уважение.

Он почувствовал, что почти прощает ей наивность и беспомощность – как выяснилось, она была единственной дочерью богатых родителей, и те, естественно, избаловали ее. Но это длилось до тех пор, пока предприятие ее отца – торговца зерном – вследствие какой-то катастрофы, вероятнее всего пожара, не обанкротилось. Пока тот пытался поправить дела, мать девушки спилась. Не выдержав удара, отец покончил с собой, оставив Эннау на попечение эксцентричного дядюшки, мага Курао.

Очевидно, последние месяцы так трудно достались девушке, что она пока не решалась говорить об этом. А до финансового краха отца, как она заявила, вообще ничего интересного не было. Готовить она не умела, охотиться тоже. Когда около полудня они остановились перекусить, Слант открыл для себя, что она даже не может завязать узел – так, чтобы удержать у дерева смирных лошадей.

Болтать она тем не менее могла бесконечно и улыбалась ему часами. Он обнаружил, что, совершенно не собираясь этого делать, улыбается ей в ответ.

Обеспокоенный, Слант задался вопросом, не сдает ли в его теле какой-то регулирующий механизм. Он никогда не был зомби – это не способствует выживанию. Но иммунитет к общению с себе подобными у него сохранялся. Кроме очевидных сексуальных реакций, он утратил способность эмоционально реагировать на дружелюбные улыбки, легкое расширение зрачков и другие признаки, помогающие людям понравиться друг другу. И все же сейчас Слант радовался обществу Эннау, какой бы пустышкой она ни была. Или его первоначальная оценка была неверна – как результат обстоятельств их встречи, или его тщательно поддерживаемая недоверчивость разваливалась на куски, или она начинала нравиться ему не за то, чем в действительности являлась, а потому, что ее тело посылало соответствующие сигналы, – в этом сложном переплетении мотивов он не мог еще разобраться.

К концу дня уверенность Эннау в себе и своем умении держаться на лошади настолько возросла, что они перешли на нормальный аллюр. И Слант заметил, какая забавная манера у нее откидывать назад голову, встряхивая волосами, когда ей что-то нравится.

Вечером за едой Слант обнаружил, что она неотрывно наблюдает за ним, и подумал, какие красивые у нее глаза, напоминая себе, что это следствие расширения зрачков при слабом свете, в тени деревьев. А еще зрачки расширяются, когда их владелец смотрит на то, что ему нравится, и это всегда приятно людям. Именно поэтому в течение многих веков сумерки считались столь романтическими.