Лев Вершинин - Сельва умеет ждать

Шагах в ста пятидесяти понемногу затихала битва.

Собственно говоря, она уже закончилась, и распаленные дгаадвали бледными мороками бродили сквозь медленно оседающую пыльную завесу, ударами копий докалывая уцелевших врагов. А здесь было совсем тихо. Коридор, проломленный сквозь кусты сражающимися, обрывался, уткнувшись в крохотную рощицу, и полдесятка кряжистых бумианов слегка покачивали сросшимися кронами, удивляясь людскому безумству…

Бесшумной змейкой вынырнул из груды переломанных ветвей белозубо улыбающийся мальчонка, посланец H'xapo.

Победа, сообщил он, пританцовывая на месте от восторга. Великая победа! Даже в дни Того-Кто-Принес-Покой, даже в совсем давние времена никто из лесных людей не слыхивал о таком! Из пришельцев с равнины не ушел ни один. Хой! Семь раз по пять и еще семь раз по пять полных рук было их, и вот — все теперь лежат, не щурясь на солнце. Хэйо! Много оружия взяли твои храбрые воины, нгуаби, аттов и б'бух теперь хватит на всех! Есть даже такое, какого еще не доводилось видеть никому, даже сержанту! Йе! Хорошие и полезные вещи достались храбрецам: желтый рис, и шкатулки с вкусной пищей, и еще много всякого. Уцелели нуулы, хотя и не все, зато не погиб ни один из вьючных оолов…

— …ликуют воины, и сам Тха-Онгуа ликует вместе с храбрецами, — почти пропел посланец. И расплылся в широчайшей улыбке.

— А Барамба б'Ярамаури был рядом с сержантом. Сам великий H'xapo сказал Барамбе: ты — молодец. Ты сражался, как… Умолк, не находя слов.

— Как… Как…

— Мвинья? — предположил Дмитрий.

— Мвинья! — радостно подтвердил отважный Барамба. — И…

Глаза его внезапно округлились, а губы посерели, словно высушенная на солнце шкура болотного клыкача.

—Мвинья…-повторил двали.

Что такое?

Дмитрий резко развернулся и похолодел.

В густой зелени тускло мерцали две багряные точки…

А потом с ветвей прыгнула смерть.

…Он был стар, этот леопард. Так стар, что ни единого черного пятнышка не осталось уже на некогда солнечно-рыжей, а ныне голубой от седины шкуре. Несколько дней тому очередной юный мвинья, неопытный, а потому и наглый, осмелился бросить Хозяину сельвы вызов. Такое случалось и раньше. Но этот оказался сильнее прочих, а может быть, просто сельва пожелала сменить господина.

И победитель ликующим ревом оповестил округу о своем воцарении, а побежденный бежал, постыдно поджав хвост.

Жалобно мяукая, словно котенок, наказанный матерью.

Прочь из обжитых угодий, отныне принадлежавших не ему.

Оставив новому владыке нахоженные охотничьи тропы, и водопой, и юную самку, возбужденно следившую за поединком…

А потом, уже в глубокой чаще, остановившись наконец и вылизав раны на боку, старик услышал негромкое, словно из-под прелой травы доносящееся урчание. Тта'Мвинья, Великий Леопард, Праотец Пятнистых, напоминал потомку, что нет ни стыда, ни беды в поражении, ибо ничто не вечно под двумя лунами, сияющими в Выси, и каждому в свой черед приходит время уснуть…

Не дали!

Двуногие…

Злые, мерзкие, отвратно пахнущие…

Вернули. Разбудили. Остановили на самом пороге.

Ну что ж, так тому и быть: старый мвинья отведает напоследок жаркой крови.

Тем слаще будут сны!

Гибкое голубовато-сивое тело летело стремительно, словно стрела, сорвавшаяся с тетивы.

Кто способен остановить стрелу в полете?

Никто!

Но храбрый сержант не зря хвалил смелого парня Барамбу из далекого селения Ярамаури.

Юнец успел…

Серая смерть, едва задев нгуаби, подмяла метнувшегося наперерез мальчишку. Какой-то миг Барамба еще пытался бороться, но почти сразу ноги его вытянулись и мелко затрепетали.

Хищник, рыча, терзал жертву.

Толстый хвост вращался перед глазами, словно обрывок лианы на осеннем ветру. Дмитрий ухватился за него, рванул, но громадная кошка то ли ничего не почувствовала, то ли попросту не сочла нужным обернуться.

Къяхх!

Мать твою, где къяхх?!

Подхватив с травы топор, дгаангуаби рубанул лунообразным лезвием по крупу, поросшему жесткой шерстью.

Ужас Сельвы взревел от боли.

Жарко дыша, к Дмитрию развернулась окровавленная морда с оскаленными клыками-кинжалами…

Некогда мвинья легко одолел бы и полдесятка двуногих.

Но теперь он был стар.

И Мтунглу-тень, сплетясь из воздуха, отчаянным прыжком взвился на хребет зверя и оседлал его, как норовистого нуула.

Йехуу!

Широкий ттай сверкнул россыпью солнечных брызг и почти по рукоять вонзился меж лопаток. Еще раз!