Андрей Деткин - Ожерелье Зоны

Идея была не то чтобы идиотская, а не совсем удачная. Во всем, что касалось танка, Грифа глодали сомнения. На самом ли деле танк неисправен? А если неисправен, то насколько? Можно ли его починить в полевых условиях? Как долго Федорыч протянет без подзарядки, и потеряет ли танк после ремонта свои уникальные свойства? Был сталкер уверен в одном – на таком транспорте они точно доберутся куда надо, и при этом ничем не рискуя, если не считать старика, конечно.

Чтобы не идти к бункеру, Гриф уже и думать не мог. Мысленно разобрал печально памятные события на «скользкие» моменты и теперь перебирал их, отыскивая зацепки, мусолил, как камешки на четках, отполировал до блеска. И все ему мерещилась чья-то рука.

Глубокую колею с рифленым протектором они заметили за скотомогильником. По отпечатку Гриф сразу определил хозяина следа. БТР проехал на северо-запад, причем не так давно.

Алексей обернулся, нашел взглядом искореженный транспортер, словно убеждался, не чудит ли зона, не прокатила ли свою игрушку невидимой рукой, насмехаясь над ними. Нет, напоминание о ее коварстве ржавело там, где ему и положено быть. Ничего не поменялось с последней встречи, может, только ржавчины стало больше да колеса ушли в землю глубже.

– Никак «чеховские» снабжение наладили, – проговорил Гриф, вглядываясь в жухлую осеннюю даль под мозглявым небом.

– Вроде как в ту сторону след идет, – ответил Алексей и тоже посмотрел вдаль, словно намеревался разглядеть на соломенном поле бронированную букашку. – И не боятся ведь, – Алексей мысленно вернулся к БТРу – крокодилу.

– Думается, дорожка у них там провешена. Да и аномалий здесь не густо.

– А это правда, ну… что какие-то специальные сканеры для техники появились, которые в десятки раз чувствительнее «виллиса»?

– Не в десятки, конечно, но появились.

– Вот бы нам его, – мечтательно протянул парень.

– Горбов не хватит такую дуру таскать.

– Ну… – протянул Алексей, не находя, чем парировать.

– Ну – не ну, давай к лесу чеши, – распорядился Гриф, – и жалом по сторонам води меньше. На ферме чуть медузу не цапанул.

– Где это? – Алексей обернулся.

– Где? Где? В коровнике, вот где. Когда выходили, там под самой балкой над воротиной. Ее на свету не особо видно.

– Вот видишь, не особо.

– Но я-то увидел. И хватит пререкаться, раззява, – начинал хмуриться сталкер.

Алексей развернулся и молча зашагал к «полену» – известному им ориентиру, огрызку ели, торчащему метра на три над землей. То ли ветер, то ли ударная волна сломили толстенное дерево в полтора обхвата. Крона рухнула, подминая и ломая чахлый молодняк, а часть ствола осталась, ощерилась щепой. Как-то Алексей приложил к «полену» ухо. Он услышал непонятный далекий гул и как будто перестук колес, словно где-то под землей проходил поезд метрополитена. Гриф не стал проверять слова парня, пожал плечами, сказал:

– Черт его маму знает. Зона, Ява, зона.

Дальше, на северо-восток вдоль опушки леса, через триста метров их ждала «залипуха» – бугристый темно-серый нарост, на вид твердый, с бордовыми прожилками, похожий на опухоль. Из него по ободранному, обмусоленному стволу вытекала и сочилась темно-рыжая слизь. Они так и не пришли к единому мнению, растение это или животное, но сошлись в другом, это, несомненно, паразит. По первости Алексей порывался срубить пораженное дерево, чтобы прекратить его муки, а затем сжечь опухоль. На что Гриф покрутил пальцем у виска и с уязвляющей снисходительностью сказал:

Тогда, жалостливый ты наш, тебе придется завалить весь лес. В нем, если посмотришь повнимательнее, нет ни одного здорового дерева. Каждое, – сталкер указал пальцем на ближайшие деревья, – больное той или иной заразой.

Алексей понял идиотизм своего гуманитарного порыва, смирился, и потом каждый раз, проходя мимо, сталкеры только спорили, насколько нарост выше вскарабкался и как скоро доберется до макушки, а если доберется, что будет делать потом?

Алексей шел по прокаженной земле «рабочим шагом» – не медленным, не торопливым, таким, при котором мог разглядеть и почувствовать опасность. Он двигался первым не потому, что был отмычкой, а потому, что еще числился в учениках, достигнув лишь первой ступени «чувствительной мембраны и железного очка». Преисполненный непостижимой мудрости сэнсэй – Гриф произносил наименование своего учения с многозначительным глубокомыслием, без капли иронии и двоякости, чего требовал и от послушника. Долгое время, при упоминании оного, на лице Алексея невольно возникала улыбка, но под строгим взглядом он сдерживался и смирялся духом.