Андрей Деткин - Обреченные на вымирание

Я поставил поднос на стол, сел спиной к залу. Всегда сажусь к ним спиной. Неприятно смотреть на сушеные, морщинистые старческие физиономии. На седые головы, на отполированные черепа в пигментных пятнах, на уши с пушком, словно заплесневелые, на волосы из ноздрей, похожие на усы тараканов, на морщинистую желтоватую, словно восковую, кожу, бесцветные склеротичные глаза, высосанные паскудной жизнью, и видеть в них свое недалекое будущее. Хватало издаваемого ими чавканья, хлюпанья, кашля, стука ложек о металлические тарелки, скрипа стульев по кафелю и мрачного, словно загробного, гула голосов.

Чувствовал их запах, и меня передергивало. Ниже склонялся над похлебкой, окуная голову в гороховый пар, и все равно не спасался. Этим омертвелым душком, казалось, пропитано все кругом. Ветерок сметает сухие литья с крестов, склепов, столиков, скамеек, просачивается сквозь ограды, касается парафиновых цветков, пролетает через омертвелое, застывшее кладбище и проникает в столовку вместе с ними. Бр-р-р.

Я, знаете ли, предпочитаю трапезничать в одиночестве. Но в тот день ко мне подсели двое, без приглашения. Один высокий, с грубо слепленной ряхой: лоб приплюснут, раздавшиеся скулы, массивная челюсть. Синий замасленный комбинезон был настолько ему мал, что расстегнутые рукава вздернулись до середины предплечий, а ткань на пузе натянулась, как парус, под крепким ветром.

Второй – его антагонист, щуплый, лет двадцати семи, постоянно ерзал на стуле, словно у него где-то свербело. Юркий жуликоватый взгляд шнырял по сторонам, скользил по моему лицу, словно бы не замечая его, и все сваливался куда-то вправо.

– Слушай, это… дедан, – он ощерился, оголяя желтые неровные зубы со щелью между резцами, – мы к тебе это… по делу. Нам нужен мастак по самолетам, «регистратор» на тебя сказал, ты, типа, соображаешь.

Здоровяк сидел молча, тер большой шишковатый палец, разглядывал черный ушибленный ноготь и, казалось, не участвовал в разговоре. Он был все равно что дубина, прислоненная к ноге щуплого, которую тот мог пустить в ход в любой момент.

– Ну так как? У нас, это, и свет завсегда, и душевая фурыкает. Пиваса завались, это вот, – его взгляд в очередной раз скользнул по моему лицу, словно обмылок по мокрой коже, и полетел дальше вправо.

– Что как? – спросил я, приходя в чувство от беспардонности визави и ни черта не понимая из сказанного.

– Я, блин, спрашиваю, ты это… с нами? – молодой провел языком по внутренней стороне щеки. Щетинистый бугорок похабно пробежал по коже и спустился под губу.

– Вы с аэродрома?

– Да, откуда еще?! – парень бросил локти на стол и резко подался вперед, вперив в меня воспаленные, словно нарывы, глаза. Тарелка с похлебкой подпрыгнула, из стакана выплеснулось несколько капель компота. Его поведение явно выходило за рамки нормального, и мне стало казаться, что здесь разыгрывается какое-то представление, роль в котором я не выучил. Дубина как бы ни при чем продолжал рассматривать пальцы.

Я терялся в догадках и никак не мог сложить определенного мнения об авиаторах. Знал одно – они меня пугают. Особенно щуплый, с расщелиной между зубов. Я человек тихий, пожилой, быстро бегать не могу, оружием не обзавелся, остается одно – незаметность, а сейчас на меня пускали слюни мясоеды.

Молодой наседал:

– Возимся с этим поплавком, он, это, то чохает, то бздехает и ни в какую. Мы с Яхо не самолетчики, я немного арбайтал в сервиса́х, – парень говорил, понизив голос, подавшись ко мне и на этот раз глядя прямо в глаза, словно вещал божественное откровение. И я понимал, заметь он хоть искру недоверия – смертельно обидится. Поэтому старался не сморгнуть и внимал с усердием.

– Яхо, в основном, это… по гара́жам рыдваны мастырил, – молодой скрипуче хихикнул, – но повторюся, мы не самолетчики.

– С каким у вас проблемы? – поинтересовался я и почувствовал, как кровь отливает от лица.

– Который на поплавах, чих-пых воевать, – молодой сполз на стул, отвернулся, и его взгляд снова заскользил по столовке. – Не видал, что ли? Мы с ним, это, целыми днями дрючимся.

– Ла восемь, – подал голос Яхо. Голос прозвучал глухо и мрачно, словно из пещеры. Здоровяк не отрывал взгляда от своего пальца, продолжал с угрюмой сосредоточенностью его рассматривать и тереть.

Признаться, руки соскучились по делу, тем более что это дело я знал. Но работать под началом невротика, с большой долей вероятности наркомана, и с его дружком-уйбуем дебелым никак не манило. Я покачал головой: