Александр Карпов - Необыкновенные приключения капитана Шпарина.

Шпарин бросил руль и хлопнул в ладоши.

— «… из-за столкновения с фурой, самосвалом, асфальтоукладчиком и предлагаю другое решение по перемещению в пространстве…».

— И что?..

— Не поверили: быть не может, а я типа бомж с дикого похмелья и несу бред собачий.

— А кто? Бомж и есть.

— Залезли «аномальщики» в «бусик» и продолжили бороздить пространство над серой бетонкой. В один из заездов «бусик» пронесся мимо, растворился, как твои мечты, а к столбу со ржавым щитом, на котором ничего было не разобрать, подкатился блестящий колесный колпак…

— От чего?

— От машины. От старых «жигулей».

— Как в сказке!

— Мы в ней давно, а они выскочили. С минимальными потерями… Слышал их голоса. Но «бусик», как я и предполагал, конечно, раздолбался.

— Повезло, что «жигули», — сказал Маралов. — А дальше?

— А дальше я прыгнул в «кротовую нору», пока она не схлопнулась, и пошел домой.

— А я?

— А ты остался. Сказал: «Мне и тут хорошо».

Маралов засопел.

— Я тебе больше не дружище.

— Еще какой дружище, — сказал Шпарин, останавливая машину у сломанной бетонной опоры. — Ты, что же, домой не хочешь? Выходи.

Недалеко от просеки Шпарин нашел осину, под которой когда-то перекусывал, кучу стружки — следы деятельности дятла, и фляжку с чаем. Открыл и, попробовав, заметил:

— Моя фляжечка. А чаек, как сегодня заварил.

Шпарин повел Маралова на Юг, к озеру.

Поблуждав по зарослям, они вышли к водоёму. В озере лежал полузатопленый двухмоторный самолет.

Звенела тишина. Светило яркое солнце.

— Нам туда, — Шпарин показал на стену сухих ёлок на косогоре. — Если ничего и тут не изменилось…

— Духота. Воздух спертый, весь вспотел, — недовольно сказал Маралов, усаживаясь в тень. — Ты сначала в разведку сходи. В твой портал. Мало ли что.

— В самом деле — «мало ли что». Не скучай без меня. Я скоро. Надеюсь…

Шпарин, приглядываясь, походил вдоль ёлочный стенки, остановился, шагнул вперед и исчез.

Время для Маралова замерло, экстрасенс обеспокоено поглядывал на часы, вставал, садился снова на траву, бродил у сухих ёлочек, и, сделав несколько попыток забраться за стену, в отчании прошептал:

— Миша… Ну где ты… Неужели опять бросил…

Шпарин вернулся спустя час, вышел из ёлок и сделал приглашающий жест.

— Всё на месте — поселок, тропинка, развилка, пенёк, и даже мухоморы… Того же роста и цвета. Как говорится: удивительное рядом. Вставай.

— Ты знал?.. С самого начала?

— Немножко догадывался.

— Как немножко?

— Слегка. Чуть-чуть. И ближе к сегодняшним дням. Но…

— Я тебя сейчас убью! — сказал Маралов, кривясь лицом. — Что но, что но…

— Ты тогда в подземелье так не спросил, как я сюда попал.

Лесная тропинка вывела их к картофельному полю, друзья перешли его и остановились у кирпичного дома с коричневой крышей.

— Валера, какой сегодня день? — спросил Шпарин у водителя микроавтобуса, вытирающего лобовое стекло.

— Воскресенье с утра, — буркнул Валера, бросая тряпку в ведро.

— А число?

— И число то же — двадцать пятое. Не смешно, Миша.

— Хэппи его в энд, Дружище, — Шпарин открыл калитку. — Наконец мы дома. Заходи.

— И очень счастлив, что наконец, — Маралов обнял Шпарина и вдруг заплакал.

— Ну-ну, волшебник, ты это… не раскисай… — растрогано сказал Шпарин, поглаживая жалкого и грязного Маралова по лысому черепу. — Жизнь не кончилась, жизнь продолжается, и волосёнки опять отрастут.

После борща, которым накормила Евдокия Семеновна, вдосталь наудивлявшись скорому возвращению и Шпаринским ранам на лице (до её появления он успел заскочить в дом переодеться), они, разомлевшие, вернулись к Шпарину и улеглись спать. Маралов, как гость, почётно разместился на деревянной скрипучей кровати. Шпарин улегся на потёртый диван, долго вертелся, вздыхал и мучался сомнениями. Крыша дома казалось намного светлее, Евдокия Семеновна моложе, а у Валеры «Форд» вроде был белого цвета и без тонировки. Мысли Шпарина потихоньку перебрались к феномену «дубликатов» на территориях дежавю. Двойников в том или ином исполнении, по самым скромным прикидкам, выходило не менее девяти. «Но могут быть и неучтённые, моим пытливым умом, двойники (кто нас вездесущих считал?)». В этом месте ему вспомнилась давно придуманная другими пытливыми умами (а может и коллективным сознанием «дубликатов»!), эгоцентрическая модель устройства Вселенной, отравленная неимоверным солипсизмом, — множества Миров, квадрильонов Миров, в каждом из которых был он. В его тяжелом случае эта модель называлась: «Я «пуп» Земли. Но и эта модель Вселенной не объяснила необыкновенных приключений, пока Шпарин не подкрался ещё к одной глубинной версии о существовании во всех Мирах подобных Холмов, однажды вошедших в Резонанс… Все еще в сомнениях по поводу такой эгоцентрической Вселенной с бесчисленными Холмами, Шпарин закрыл дверь в комнату, где храпел Маралов, включил телевизор, побродил по каналам, успокоился и улегся обратно. «Даже если это и не моя «среда обитания», то, во всяком случае, очень похожа… А я живу везде и мне везде хорошо. Брошу писать про любовь и займусь фэнтези. Материала на пару толстых книжек…». Здесь ему в голову вползли дополнительные мысли о киберсциентической модели Вселенной, МегаВселенной из бесконечно вложенных друг в друга подобных миров с неограниченнейшей вариабельностью. Решив поразмышлять об этом поутру вместе с Мараловым, Шпарин успокоился окончательно и уснул.