Андрей Воронин - Комбат. Беспокойный

– Ну вот, – пробормотал Бородин, – теперь все в кучу…

– Отличный тост, – возразил Сергей. – Спасибо, Андрюха.

– За тебя, Серега, – внес свою лепту Алексей Иванович. – Геройский ты мужик, на таких испокон веков земля держится. Жалко было бы, если б пропал… Э, а это что? Гляди, гляди! Ух ты! Ну, здоров, бродяга!

Сергей машинально обернулся к окну, в сторону которого тыкал пальцем Бородин, но ничего не увидел, кроме клочка пронзительно-синего неба и зеленого кружева ветвей старой березы в обрамлении стареньких, застиранных, но чистых занавесок.

– Что ты там увидел? – спросил он, снова поворачиваясь к столу.

– Да аист же! – возбужденно воскликнул Алексей Иванович. – Здоровенный, зараза, как птеродактиль! Я и забыл, какие они вблизи огромные…

– Эка невидаль – аист в деревне, – пренебрежительно хмыкнул Андрей Константинович, пряча что-то в карман своей камуфляжной куртки. – Вот если б и вправду птеродактиль… Давайте выпьем, что ли, чего ее без толку греть?

Сергею подумалось, что теперь он каждый день сможет видеть живого аиста, это волшебное, полузабытое зрелище из далекого детства, – и робкое, едва проклюнувшееся желание жить стало крепнуть и набирать силу. Что ж, комбат, наверное, действительно прав: десантнику не к лицу жить так, как он жил последние годы. Потери случаются и на войне, и в обычной, мирной жизни; одни потери ранят глубже и больнее других, и бывает так, что винить в этих потерях тебе некого, кроме себя самого. И что с того? Вину надо пережить, а пережив, искупить, только тогда ты сохранишь за собой право называться человеком. Кто знает, какие планы у судьбы относительно твоей персоны? Сегодня ты никому не нужен и всеми забыт, а завтра, может быть, случайно спасешь человека, который потом придумает лекарство от рака, или просто посадишь дерево… Плюс одно дерево или минус один человек – что лучше? А? То-то…

Его рука почти не дрожала, когда он поднес к губам граненую стопку. Крепчайший, прямо-таки термоядерный самогон легко скользнул вниз по пищеводу и мягко взорвался в желудке, наполнив все тело ощущением приятного тепла. На обшитой светлыми сосновыми досками стене висели старенькие ходики; они стояли, и Сергей подумал, что непременно их запустит – если понадобится, свезет в город, в часовую мастерскую, но ходить они у него будут. Они будут размеренно отстукивать время, а он – регулярно подтягивать гирю и следить за тем, чтобы они шли точно…

Белый циферблат с черными стрелками вдруг расплылся перед глазами и вместе со всем остальным миром неудержимо и косо заскользил куда-то вниз и вбок. «Совсем слабый стал», – подумал Сергей и, пошатнувшись, с шумом упал со стула.

– Готов, – сказал Андрей Константинович, ставя на стол нетронутую стопку.

– Ядреное зелье, – с уважением констатировал Бородин. – Отлей граммов двести, а? У меня есть парочка знакомых клофелинщиц, так они за эту вашу отраву никаких денег не пожалеют! Из чего вы ее только гоните?

– Из ногтей алкоголиков, – сказал человек в камуфляже, плотно закрывая бутылку полиэтиленовой крышечкой. – А еще из слишком любопытных жульманов.

Последний выпад остался без ответа: теперь, без свидетелей, ради которых стоило бы ломать комедию, Алексею Ивановичу Бородину надлежало знать свое место, и он его знал. Его собеседник и деловой партнер не корчил страшных рож, не говорил замогильным голосом жутких, непотребных вещей, не скалил окровавленные клыки и вообще никогда не работал на публику. Но из тридцати пяти человек, которых Алексей Иванович передал ему с рук на руки за четыре года тесного сотрудничества, ни один не вернулся, чтобы призвать его к ответу – как, собственно, ему и обещали.

Казаков стал тридцать шестым; за каждую голову, независимо от пола, Алексей Иванович получал десять тысяч долларов США. Физическое здоровье клиентов приветствовалось, но не ставилось во главу угла; основным условием являлось отсутствие родственников, которые стали бы шуметь, теребить милицию и обращаться в передачу «Жди меня».

Человек в камуфляже – может быть, и впрямь Андрей Константинович, а может быть, и нет – уже стоял перед печью, разжигая заранее заготовленные дрова. В качестве растопки он использовал стодолларовые купюры, несколько минут назад полученные от Бородина. Алексей Иванович тоже встал, обошел стол, брезгливо переступив через спящего на полу мертвым сном Казакова в свадебном костюме, запустил руку под скатерть и извлек оттуда черный пакет с деньгами, которые передал Сергею. Качество печати было превосходное – хоть ты себе оставь, честное слово, – но эту тему они обсудили и закрыли давным-давно, причем раз и навсегда: никаких улик, никакого риска и никаких случайностей.