Никита Чирков - Вектор - Жизнь и смерть

Портер смотрел на него, видя неизменное лицо, словно вырванное из того времени, годы назад.

– Я скажу сразу, чтобы мы разобрались со всем, – строго и уверенно начал Портер, медленно, четко проговаривая каждое слово, словно верша судьбу, где нельзя ошибаться или отдавать власть. – Я сделал тогда то, что считал правильным. Это моя работа, ничего личного тут нет. Я не чувствую вины, я не считаю, что это был плохой поступок. Я лишь напечатал статью: поведение людей, решение судьи – это все не моя работа, и не в моей власти было то, как они все будут себя вести. Справедливость – очень относительное понятие.

– Ты выставил меня психом, – совсем иным, более взрослым тоном произнес мальчик. – Ты напечатал большую статью, которую прочли люди – наши соседи, у меня в школе, у мамы на работе. Никто не верил мне и маме, никто не верил адвокату – лишь какие-то единицы. В глазах людей я стал психом, а мама – матерью психа. Наши жизни были разрушены ложью, которую ты написал. Ты это знаешь. Просто убитый мальчик был сыном матери-одиночки, у которой было еще три ребенка, она была лучшей жертвой. Ты сделал этот выбор после того, как обвиняемый и его мама тебе доверились, рассказав всю правду о том, что никто никого не бил, это было случайное падение, в котором виновата лишь жертва, оступившись на пустом месте. Но второй задира решил свалить вину на мальчика с подарком, потому что испугался обвинения. Да, не ты судья, не ты полиция, но самое ожидаемое – это убийство по неосторожности, детская колония. Пережить можно – ты сам так думал в тот момент, что ничего с парнишей не случится, верно? Только забыл, что газета – это власть, и когда начался шум, к мальчику относились уже не как к ребенку, а как к психу с психованной мамашей. Люди и закон – это разные вещи, благодаря тебе первое стало страшнее второго.

Портер все это слушал в полном монументальном спокойствии, не двигаясь и почти не дыша. Его не глодала совесть, пусть боль и отдавала по всему внутри, он не ненавидел себя, хотя и подходила ощутимая тошнота, он не хотел ничем парировать, хоть и был уверен в достоверности своих слов. Это не было тем, что могло его сломать, – скорее наоборот, он чувствовал прессовку, ту самую, после которой становишься крепче, ведь не отталкиваешь, а усваиваешь, принимаешь это и учишься с этим жить.

– Для чего весь этот спектакль? – Портер посмотрел на мальчика тем самым взглядом, который уже не переубедить, не подкупить и уж точно не сломить: настоящий сконцентрированный тонный покой, кричащий о силе характера, требующий, чтобы с ним считались.

– Как и подобает человеческой памяти, она хранит лишь самое важное, а это либо прекрасное, либо ужасное. Время вспомнить. А когда происходит подобное у человека? Правильно, когда он умирает.

Необходимый лифт, ради которого Портер делал крюк, оказался минутах в десяти ходьбы от того места, где он встретился со своим прошлым. После последних слов мальчика Портер словно проснулся и, оглядевшись, увидел лишь пустоту, с единственным стулом, на котором он и сидел, а двери были открыты. Галлюцинация – настоящая, она была куда реальнее, нежели его встречи и общение с родителями в клетке. Это и пугает, что есть некая градация… Хотя все это глупости: просто память начинает подводить, а восприятие закономерно барахлит. Ему еще повезло, думает он, вспомнив историю Харви Росса, человека, пережившего слишком много, но обретшего покой, оставив Портера взаперти, тем самым подтвердив важность великого дела журналиста.

Двери лифта открылись с безумным скрипом, словно их ломали. Звук металлических костей был страшнее любой угрозы, которую, к слову, Портер смело мог ожидать в открывшейся глазу темноте. За дверьми была непроглядная тьма, а свет из лифта лишь на полметра отхватывал территорию, показав голый пол без признаков жизни. Казалось, перед Портером самая настоящая угольная пропасть, достаточно черная для зависти самого космоса, лишенного звезд. В краткий момент он всерьез ужаснулся тому, что перед ним космический простор, шагнув в который он уже никогда не вернется обратно, как и не найдет ни края, ни границ. Подобное было скорее похоже на страх высоты, легко пробирающий до костей при одной лишь мысли. И тут, вопреки простым доказательствам обратного в виде наличия кислорода и рабочей искусственной гравитации, Портеру понадобилось чуть больше времени для прихода в себя. То ли фантазия взяла все рабочие смены, то ли его еще не отпускает после последнего разговора с призраком прошлого, но чувствует он себя ослабленно, хотя вполне могут сказаться голод и обычная усталость.