Александр Афанасьев - Кавказский узел

Толпа встретила эти слова тяжелым молчанием…

Потом Аслан почему-то часто вспоминал этот день. Не тот, в который его и других правозащитников избили у следственного изолятора, а этот. Потому что, начиная с этого дня, больше ни одного спокойного дня в республике не было…

Информация к размышлению

Документ подлинный

Веселый год…

Знаете, свобода полезна не всегда. Свобода — это фетиш, это жупел, а что, если рассмотреть повнимательнее, что за этим скрывается? Где больше всего свободы? Это Сомали, это Афганистан и тому подобные страны, где свободны все и от всего — хочешь, живи, а хочешь, умирай, никому до этого нет никакого дела. Кстати, отклоняясь от темы, там и рождаемость о-го-го, никакой демографической ямы нет, средняя рождаемость по пять, по шесть детей в семье. Так что — равняемся на Сомали? А чего — заодно и демографию улучшим.

Весь современный мир — это несвобода. Законы и правила — подобно костям в теле человека, они жесткие, но благодаря им человек ходит на двух ногах, а не ползает по земле, как червь, у которого костей нет.

Если сравнивать Россию и Запад — то на Западе человек намного менее свободен, чем в России, просто обеспечивается это совсем другими инструментами. В России практически отсутствует принуждение со стороны общества, в то время как на Западе оно очень велико. На Западе прутьями той клетки, в которой человек пребывает всю свою сознательную жизнь, является общество и его институты. Во многих «цивилизованных» странах мира один человек не может просто продать, а другой купить квартиру — нового собственника должны одобрить остальные жильцы дома. Если ты высказываешь какие-то крамольные взгляды — например, поддерживаешь Россию, тебя уволят с работы, лишат кафедры в университете, с тобой не будут здороваться, ты можешь быть вообще лишен права на профессию. Все это компенсирует отсутствие некоторых мер принуждения, или обеспечения общественного спокойствия, которые есть в России. Кавказ же был вещью в себе. В отличие от России в нем сохранилось то, что на Западе называют «комьюнити» — первичные ячейки общества, в которых люди неравнодушны не только к своим делам, но и к делам других членов комьюнити, и общими усилиями обеспечивают выживание не только себя и своей семьи — но и комьюнити в целом. Парадоксально, но Кавказ был намного ближе к демократии западного типа, чем Россия, и это при тотальном доминировании на Кавказе ислама в самых жестких и нетерпимых его формах. Правда, комьюнити живут, опираясь на систему неформальных норм и правил, часто соблюдаемых более жестко, чем требования писаного закона. И если бы какой-нибудь восторженный западный политолог пробыл бы здесь с месяц, да не просто в отеле, а поговорил бы с людьми, не с теми подставными, кто пытается объясниться на плохом английском, а с настоящими, то от услышанного он пришел бы в ужас. Настолько все это не соответствовало тому каноническому пониманию прав человека, которое сейчас имело место в Европе.

Короче говоря, события тронулись с места. Постепенно, потихоньку — но опытные люди уже угадывали лавину, которая сметет все и вся. В пригородных кварталах вилл в Махачкале, в дорогих новостройках, которых в последние пять лет построили изрядно, был сезон распродаж. Люди продавали жилье со скидкой, только чтобы уехать. Кто покупал? В основном новые хозяева жизни — как и в далекие девяностые, на первый план вышли те, кто ближе к базарным, уличным деньгам. Владельцы сетей заправок, магазинов и мест на рынках, автосервисов. В нулевые они уступили позиции чиновникам, банкирам, но сейчас все возвращалось на свои места…

А так… все еще держалось, хотя и по инерции, но первые симптомчики уже были. Цены на должности — прейскурант был известен всем — сначала поднялись, а потом резко упали. Некоторые менты, которые понимали, что прощения им не будет вне зависимости от того, к какому роду они принадлежат, уезжали из республики. Те, кто вынужден был скрываться, теперь разъезжали по улицам, ничего не боялись. Менты — те, кто остался — просекли ситуацию и работали теперь «и нашим и вашим». Все понимали, что федеральный центр слаб, и гадали, сколько это продлится. Радовались? Нет, не радовались. Все помнили судьбу соседней Чечни — федеральный центр тоже был слаб, когда решился на силовую акцию. Но — довел дело до конца. Треть взрослого мужского населения Чечни погибла или вынуждена была уехать. Конечно, хорошо сидеть и слушать песни Тимура Муцураева о джихаде. Гораздо хуже — делать это на развалинах собственного дома, разбитого федеральной артиллерией. Все понимали, что если начнется, то будет хуже, чем в Чечне. В Чечне, по крайней мере, был один народ. А тут только основных больше десятка. И счеты друг к другу едва ли не весомее, чем к центру.