Ирина Булгакова - Шторм

***

Катамаран дрейфовал, погружая оба корпуса в спокойную гладь воды. Ветер стих, небо прояснилось. Закат догорел – лишь у самого горизонта чертила небосвод багровая, в серых разводах полоса.

Влад сидел в камбузе за столом и вертел в руках бутыль с водой. Последнюю. Этот ублюдок Хасар не просто испортил жизнь – он внес коррективы, волнорезом отделившие спокойное существование, которое капитан катамарана вел до сих пор, от смертельной опасности, подстерегающей теперь в каждом порту. Хрен с ними, с людьми – Влад никогда не нуждался в их присутствии, но «Дикий»… Катамарану время от времени требовался ремонт.

Хасар объявил охоту. Если уж втемяшилась в тупую башку идея о том, что кто-то владеет информацией о местонахождении затопленного острова, то можно не сомневаться – эту мысль способна выбить из отморозка только смерть.

Хасар – не последний человек на островах. Слава садиста и убийцы, с которым невозможно договориться, катилась впереди него. С ним не связывались – предпочитали решать вопрос с помощью тугриков. Если пират не шел на уступки, значит, речь шла об очень больших деньгах. Казалось бы, баблишко – вот панацея от всех бед! Хрен тебе. Иногда вожжа попадала бандиту под хвост, и Хасар переходил на бешеный аллюр, не внимая гласу рассудку.

Всем памятен случай со стариком Визгирем. Какая именно кошка пробежала между ними, история умалчивает. Садист взял в оборот дочку старого морского волка и требовал, чтобы тот приполз к нему вымаливать прощенье на коленях. В прямом смысле. И приполз бы тот – подогнулись бы старческие колени, не помешала бы ни гордыня, ни подагра. Визгирь предлагал за жизнь дочери не просто деньги – он предлагал все, что имел. Чем кончилось дело? Вдоволь поиздевавшись над стариком, Хасар пристрелил дочь на глазах у отца. К слову сказать, горя тот не пережил. Через месяц его разбил инсульт и он скончался, не выходя из комы.

Среди пиратов встречались как нормальные люди, так и отморозки. Пожалуй, Влад доверил бы Хасару возглавить колонну последних.

Стелла мертва. Опасная, рискованная девица. На ее теле не осталось свободного от тату места. Пожалуй, только лицо. Именно лицо – потому что голый череп покрывала диковинная мелкая вязь. Она всегда носила короткую стрижку. Но сквозь густую шевелюру светлых волос пробивались лепестки тату. Ее тело можно было изучать часами, путешествуя взглядом по выпуклостям с изображением битвы драконов, цепляясь за вызывающе торчащие соски, от которых в разные стороны растекалась лава, и впадинам – мест, где сражались растения. Стелла. Она вся была война и противоречие – страстная, непредсказуемая.

Теперь странная девушка, с философией, в которой пускала ростки вера в то, что все в конечном итоге будет хорошо, даже если будущее на небесах – мертва. И он сам…

Влад поставил, наконец, бутылку на стол и перевел взгляд в иллюминатор.

Опускалась ночь. Медленно катились белые барашки, растворяясь и возрождаясь в волнах. Влад вздохнул. Он сам недалеко уйдет от покойницы. Хасар? Этот порежет любого на портянки, возбужденный желанием выудить с затопленного острова пару сотню «вертушек». И самое неприятное заключалось в том, что Хасар был недалек от истины…

Стоп. Подобные мысли как свет маяка способны направить дело в ненужное русло. А пока на повестке дня стоит первоочередная задача, решать следует ее. Влад опять посмотрел на бутылку. То, что он собирался сделать, погружало в пучину депрессии, но иного выхода он не видел.

Влад поднялся на палубу. Свежий ветер гнал волны на восток. Туда, где лунный свет ореолом вычленял из темноты скалистый остров с расщелиной, над которой вполне уместно смотрелась бы надпись «Живым вход воспрещен». Пройдет минут десять, пятнадцать, и течение, которому уже ничто не в силах противостоять, выведет судно в протоку, словно ножом взрезавшую скалы.

Существовали ли выжившие, способные рассказать о том, что происходило во мраке практически сомкнутых скал?

Нет. И Влад, которому суждено было преодолеть протоку вплоть до бухты, образованной в замкнутом кольце скал, света на тайну не прольет. То, что притаилось на израненных трещинами стенах, реагировало на излучаемые человеческим мозгом волны. Иными словами, на мысли. По крайней мере, так считал Дед. А стоило ли ему верить?

Долгих десять лет он в полном одиночестве жил в бухте, которую сам же и окрестил Ловушкой. На пришпиленном к неприступной скале острове – пару километров в длину и ширину. Несколько раз в год Ловушка собирала щедрый урожай: река, пробитая в скале, выносила пустые судна. Лодки, яхты – все без людей. Влад – единственный уцелевший, кого минула чаша сия.