Денис Игумнов - Ночная смена

– Неплохо, – произнес с набитым печеньем ртом Егорушка, – давай следующую. Чего ждать, процесс прерывать! – наливая в стаканы вино, срифмовал он и при этом почесал свои яйца.

– Слушай, Егор, чего ты чешешься все время? – раздраженно спросил я. Мне эта его непосредственность порядком поднадоела, и я решил его таким образом урезонить. Он, ничуть не смутившись, ухмыльнулся и ответил:

– Гонорея.

У меня непроизвольно открылся рот, и я отложил в сторону кусок черного хлеба.

– Ха-ха-ха! Шучу я, расслабься!

На третьем стакане меня потянуло в сон, а на четвертом – вырубило.

Если судить по висевшим в холле часам, очнулся я минут через сорок. Из объятий шутника Морфея меня вырвали постоянные призывы и крики боли. В голове, пока я спал, бушевал пожар чужих эмоций, который не смог до конца проникнуть в мою душу, наткнувшись на барьер, выстроенный из бутылок некачественного алкоголя. О чем просила Вика (а это была именно она, я уверен), куда она меня звала, так и осталось загадкой. Океан тьмы отхлынул, и я вынырнул. Затылок ломило, во рту открылся общественный туалет для свиней, а руки тряслись словно с трехдневного перепоя. Вот так портвешок! Спасибо, Егорушка, чтоб тебе сдохнуть!

– Егор, где ты, подлый змий? – позвал я, но он не откликнулся.

Крикнув еще несколько раз, я понял: произошла непоправимая беда. Подталкиваемый внутренним предчувствием тревоги, я схватил свою дубинку и ведомый некой силой извне побежал к лифтам. В нескольких шагах от них меня стошнило. Стало легче. Спустившись, я увидел, что двери холодильника открыты, из его глубины доносилась приглушенная шторой возня. Я тихонько, ступая на одни носки, подкрался ко входу в холодильник и осторожно отодвинул в стороны мутные шторы тепловой завесы. Открывшаяся картина глубоко шокировала меня, я не поверил своим глазам и несколько раз потер их кулаком. В середине холодильника стояли два хромированных стола для вскрытий. Вокруг них на клетчатом полу ровными рядами лежали покойники. На первом столе на животе скучал, отсвечивая голыми волосатыми ягодицами, дохлый мужик. Я помнил, его к нам привезли из нашей же больницы, умер он от гнойного перитонита, прямо во время операции. На второй стол залез жирной потной горой мой долбаный сослуживец и прыгал на трупе девушки, активно трахая ее развороченное абортными крюками нутро. Ее ноги были привязаны бечевкой к трубам, поэтому они, слегка приподнимаясь над столом, оказались широко раздвинуты и образовывали римскую цифру пять. Как только я понял, на чей труп позарился некрофил Егорушка, в моей голове поднялся тяжелый занавес, до сих пор скрывавший от меня неприглядную тайну, а с этим меня посетило и иное озарение – случилось случайное страшное, и что будет дальше – одному богу известно.

Я увидел хоровод образов, они выстраивались перед моими глазами странными фигурами, скрывающими в себе тайный смысл происходящего. Нет, слов ни от живых, ни от мертвых я больше не слышал, но эти знаки объяснили мне всё. Ночь, когда происходил аборт, была необычной. Именно в эти несколько ночных летних часов потусторонний мир демонов и безумных богов приближался к нашему на самое короткое расстояние – расстояние рывка. Необходимым, обязательным условием того, чтобы реальность дала трещину и впустила к нам загробную нечисть, стало проведение мерзкого ритуала. В жертву требовалось принести нерожденного от первой любви ребенка вместе с его матерью, а затем в течение девяти дней после их смерти, но не раньше, чем на третью ночь, труп девушки должен быть оплодотворен безумным человеком с черной душой и гнилым семенем (значит, слова Егорушки про гонорею не были шуткой). И вот теперь все случайным образом сложилось, совпало. Как раз сейчас я и застал противоестественное окончание данного ритуала. Мне стало понятно отчаянное желание Вики рассказать об этом, но было поздно.

Красная пелена ярости, будто солнцезащитные очки, опустилась на мои глаза, я выхватил резиновую дубинку и рванул огненным вихрем праведного гнева к Егорушке. С детства ненавижу всех этих богопротивных маньяков. Ловко перепрыгивая через тела, приготовленные некрофилом к разгульному пиру удовлетворения его извращенной похоти, я с разбегу врезал ему дубинкой по затылку и столкнул трясущуюся в оргазме тварь с бедного мертвого ребенка в объятия клетчатого кафеля. Он не сопротивлялся, застуканный на месте преступления Егорушка, оглушенный моим жестким ударом, лежал, подогнув ноги под свое толстое пузо, подняв плечи и протянув трясущиеся ладони в направлении исходящей от меня угрозы. Я не отказал себе в удовольствии и отходил его бока моим демократизатором. Для острастки пнув его пару раз в морду, приказал: