Ольга Арзамаcцева - И тринадцать белых карликов

– Будем считать, что представить что-нибудь это и был мой вопрос.

– Пф… это не вопрос, это просьба, – фыркнула писательница. – Впрочем, не важно – сойдет. Только проблема в том, что «что-нибудь» очень неопределенная штука – ее сложновато себе представить… но я попробую.

Прикрыв глаза, она мысленно покинула пределы корабля и принялась обшаривать остров в поисках подходящего объекта.

– Так пойдет? – спросил Широ прежде, чем она успела на чем-нибудь остановиться.

Открыв глаза, писательница поняла, что ее кровать стоит на поляне перед кораблем в полуметре от карельских берез, которые они не так давно обсуждали с капитаном. По спине пробежали мурашки.

– Ужас какой… – нервно усмехнулась она. – Убери, пожалуйста.

– Тебе не нравится?

– Ну что ты! Иллюзия отличная – я даже словно бы березовый дух чувствую. Просто знать, что ты внутри, а видеть, что снаружи, – от этого жуть берет…

– Вообще-то я тоже немножко удивлен – обычно я так не стараюсь. Просто ты не только помнишь кучу деталей, ты считаешь их важными. Вот я и… перегнул палку, кажется…

– Вообще-то даже жаль совсем убирать такую красоту, – вздохнула Эос, снова осматриваясь. – Сможешь сделать из этого картинку?

– Картинку? – переспросил корабль.

– Плоское изображение без звука, запаха и анимации.

– Без анимации будет совсем грустно, – заметил Широ.

– Ладно, анимацию и звук можно включать, скажем, при прикосновении.

В ответ на это предложение перед ней появилась сущность, отдалено напоминавшая цветной слайд, и самое заметное отличие было в размере: «слайд» был от пола до потолка и от стены до стены. Широкоэкранные телевизоры ее времени нервно плачут в углу…

– А теперь уменьши и помести на стену, пожалуйста, – со вздохом попросила Эос. – Не хочу, чтобы кто-то ходил сквозь этот шедевр.

– Насколько уменьшить?

– Сделай пятьдесят сантиметров по длинной стороне.

– Так сильно? – почти обижено переспросил Широ.

– Послушай, может, я и нелюдь теперь, но угол зрения у меня остался прежним, и я хочу иметь возможность увидеть картину целиком с расстояния в пару шагов. Это позволяет почувствовать себя с пейзажем один на один…

– Похоже, это место важно для тебя, – словно бы невзначай заметил Широ, в то время как пейзаж с кривыми березами исчез из центра комнаты и, заметно уменьшившись, возник на стене возле кровати.

– Ну… как бы это сказать… это место, где встречаются наши миры. Разве нет?

– В каком смысле?

– Ты что, себя снаружи не узнаешь?

Эос ощутила сильное удивление собеседника.

– Так это мой шаттл? – тихо спросил он.

– А чей же еще? – ухмыльнулась та. – Я за всю жизнь ни одного другого не видела. Да и его как следует не разглядела – я все же была напугана…

– М-м-м… – нерешительно протянул Широ, и писательница ясно различила его волнение. – Можно я его дорисую?

– Было бы здорово, – ободрила его писательница. – Да и вообще не стесняйся что-то менять – как-никак это ты автор.

– Я просто транслирую образы из твоей головы…

– Ты их скомпоновал таким образом, что я узнаю в этом не только пейзаж, я узнаю в этом чувства, с которыми я о нем думала. Мне даже кажется, что я вижу в этом то, как ты смотришь на меня… – она подошла к картинке и провела по ней пальцем – мимолетная волна подвижного шелеста, пробежавшего по траве и деревьям, была похожа на вздох. – Лично я называю это творческим подходом, но если тебе такое определение неудобно или неприятно, я, конечно, буду держать его при себе…

– А как ты относишься к этому определению? – настороженно поинтересовался корабль.

– Ну, я долго была представителем творческой профессии, так что для меня нет лучших слов одобрения…

– А тебе не кажется, что, взяв на себя слишком много, я лишил тебя возможности реализовать собственный взгляд?

– Каким это образом? Ты же мне рот не затыкал. Ты просто сказал, что сам думаешь. Так что я завсегда смогу высказаться, если у меня возникнет такая потребность. И кто знает, может, знакомство с твоим взглядом поможет мне лучше понять себя… – улыбнулась она, чувствуя пристальное внимание со стороны корабля.

Ощущать эмоции собеседника чуть ли не о каждом своем слове было очень занятно, и писательница поняла, что чертовски поднаторела в восприятии подобных вещей. Широ так нуждался в хоть какой-нибудь похвале и одновременно боялся, что его похвалят незаслуженно или просто обманут в каких-то своих целях. Все это так напоминало Эос ее саму.