Валерий Сабитов - Звездная кара

Геб Уоррен улыбнулся. Ему явно нравилась разгоревшаяся полемика.

— Отражение? Или его прелюдия? Некий пролог… Совокупность попыток написать законченный сценарий бытия… Тот, который нас удовлетворит. А?

Игорь Всеволодович, сделал последнюю пометку в блокноте. Закрыл его и призывающе поднял руку:

— Приглашенные прибыли все. Члены специальной комиссии Верховного Протектората, семья Кронных и ее близкие… Мы собрались в ежегодный день Памяти фаэтов и их вождя. Предстоит решить один вопрос… Программа «Переход» успешно завершается. И нам надо принять решение: идут через Переход Кронины, все трое, или же остаются, как некоторые из землян.

Люди забыли о недавнем разговоре. Все, как и Леда, понимали, почему в решении судьбы нескольких человек участвуют многие. Дело в масштабности Лерана Кронина… В значении сделанного им для будущих поколений.

— Пройдемте в дом? — предложил Протектор, — Там все готово.

— Я не хочу в дом! — объявил Эрвин, — Поговорим здесь.

По общему молчанию Леда поняла: в дом никто не войдет. И теперь, как бы ни прошло обсуждение, — решение вопроса будет определяться Эрвином. Она заглянула в глаза каждому из близких…

Лия, Мартин, Арсений Кусик, Салтыков, Люй, Шри Джая, Памела Шиф, Джимии Брук… И все остальные — каждый знал Лерана по-своему, и для каждого он успел стать своим. И никто внутренне не прощался с ним. И вот, увидев перед собой сына Лерана, единственного на планете обладающего внешностью фаэта, они легко и охотно заполнили им место отца.

— А что, разве кто-то остается на Земле? — удивленно спросил Арсений Кусик.

Ему дружно поаплодировали: нашелся один, который чего-то не знал и не скрывал своего незнания.

— Не на Земле, Арсений, если быть точным. От прежней суши чуть более трети. Сплошной голубой Солярис. Планета Океан… В нем теперь все — и нераскрывшиеся контейнеры, и Проходы, и все мечты, — сказал Салтыков, не отрывая взора от юного Кронина.

Прежнее чувство вины за гибель Лерана сменилось в нем неожиданной тоской по ушедшим фаэтам. Тоска и даже любовь к суперрасе людей владели сейчас и теми, кто в период Вторжения их ненавидел. Денис всей кожей ощущал: не в Цитадели бы им собраться. Не та здесь атмосфера, слишком крепко она держит миллионолетний дух безмерного превосходства. Но кто признается в том открыто? Даже Кусик не сможет. Салтыков думал, не в силах оторвать взгляд от завораживающих, мерцающих мириадом золотых искр, глаз Эрвина.

И когда тот заговорил не детски решительным твердым голосом, облегченно вздохнул.

— А почему, если такой вопрос, мы здесь? — строго спросил Эрвин Бортникова, — Надо ехать к папе. Без него никак.

Игорь Всеволодович виновато улыбнулся и вызвал Юнивер Верховного Протектората.

Команда дельфинов, возглавляемая самим Кингом, подняла саркофаг из подводного укрытия. Собственно, сам саркофаг, сооруженный людьми, был данью традиции и проявлением личного участия. Золотой кокон защищал тело Лерана от любого внешнего воздействия.

Если б не закрытые глаза, он выглядел бы не просто живым, а бодрствующим. Каждая черточка лица светилась жизненной энергией. Нимб, обретенный в часы штурма Йуругу, не гас. Удар, нанесенный колоссальным разрядом неизвестного поля, не оставил никаких следов.

Люди молчали, держась в отдалении. Леда не отнимала рук Эрвина от своих. Они вдвоем стояли у изголовья прозрачного саркофага. Шли минуты, быстрые для двоих, долгие для остальных. Все знали, кто имеет право сказать первые слова. И он их произнес, на этот раз интонацией ребенка:

— Мама! А когда папа очнется?

— Не знаю. Надо ждать…

— А как мы узнаем?

— Дельфины скажут. И статуя у дома бабушки с дедушкой шевельнется. У нее глаза оживут.

— А… Это понятно. Она с папой невидимо связана. Но первым все-таки узнаю я. И ты.

Эрвин взглянул на чистое небо с редкими облачками, потом на воду, омывающую горы полузатопленного острова. И сказал уверенно:

— Мы дождемся. Ведь кто, кроме папы, напомнит всем о забытом? О радуге, о…

И, — чудо! — от плоскостей саркофага, от окружающей его воды к зениту взметнулась многоцветная яркая дуга.

А Эрвин, будто только ее и ждал, протянул к радуге маленькую руку и поднял сияющую солнечным золотом голову к матери.

— Мама, мы будем ждать. Мы остаемся…