Король хмуро посмотрел на сына, тот замолчал.
— Да, это так, — сказал торговец. — Это было не более чем в дне пути отсюда, где пал принц Дортин.
— Ты видел сражение? — спросил Трондин.
— К сожалению, я в нём не участвовал, — сказал незнакомец. — В тот день мой топор попробовал бы орочью плоть. Но, увы, я пришел на поле битвы слишком поздно, а орки уже ушли.
— Ну что ж, на этот раз воины Жуфбара уладят дело, — сказал Барундин, положив руку на висевший на поясе топор. — Не только сами по себе, вместе нами сражается барон Империи.
— Фу, человечий отпрыск? — выплюнул торговец. — А чего стоит человечий отпрыск в бою? Лишь юный Зигмар из этой расы вырос достойным звания воина.
— Барон Вессал — человек со средствами, а это вовсе не подлый подвиг для человека, — сказал Хенгрид. — У него есть даже золото гномов.
— Золото — это всего лишь один из способов оценить человека, — сказал незнакомец. — Когда поднимают топоры и льется кровь, больше всего ценится не богатство, а характер.
— Что ты можешь знать? — сказал Тронд, пренебрежительно махнув рукой. — Держу пари, что у тебя есть только две монеты, чтобы потереть их вместе. Я не потерплю, чтобы безымянный, нищий уотток проявил неуважение к моему союзнику. Спасибо за твоё общество, но я уже достаточно насладился им. Хенгрид!
Дородный гном-ветеран шагнул вперед и с извиняющимся видом жестом велел старому торговцу встать. Сделав последнюю затяжку, странник поднялся на ноги и натянул свой рюкзак.
— Это день, когда слова старика остаются без внимания, — сказал незнакомец, отворачиваясь.
— Я вовсе не безбородыч! — крикнул ему вслед Трондин.
Они смотрели, как дварф медленно шел по дороге, пока не скрылся из виду между двумя высокими скалами. Трондин заметил, что Арбрек пристально смотрит на тропинку, словно все еще видит незнакомца.
— Пустые предупреждения пусть уходят с его пустым кошельком, — сказал Тронд, пренебрежительно махнув рукой в сторону торговца.
Aрбрек повернулся с хмурым взглядом на его лице.
— С каких это пор короли Жуфбара считают мудрость монетами? — спросил повелитель рун. Трондин хотел было ответить, но Арбрек уже отвернулся и зашагал прочь сквозь толпу солдат.
* * *
Торжественный бой барабанов эхом отдавался в залах и коридорах Караз-а-Карака. Маленькая комната была пуста, если не считать двух фигур. С таким же бледным лицом, как и его борода, Король Снорри лежал на своей низкой широкой кровати. глаза его были закрыты. На коленях рядом с кроватью, положив руку на грудь дварфа, стоял принц Малекит Ултуанский, некогда генерал армии Короля-Феникса, а теперь посол в империи дварфов.
Остальная часть комнаты была увешана тяжелыми гобеленами, изображавшими сражения, в которых они сражались вместе, что вполне соответствовало роли Снорри. Малекит не завидовал королю за его славу, ибо разве его собственное имя не громко пели на Ултуане, в то время как имя Снорри Белобородого было едва слышно?
«Каждый народ равен своему роду», — подумал эльфийский принц.
Веки Снорри дрогнули, открывая мутные бледно-голубые глаза. Его губы скривились в улыбке, и неловкая рука нашла руку Малекита.
— Если бы жизнь гномов измерялась так же, как у эльфов, — сказал Снорри. — Тогда мое правление продлилось бы ещё тысячу лет!
— Но даже если так, мы все равно умираем, — сказал Малекит. — Наша мера определяется тем, что мы делаем, когда живем, и наследием, которое мы оставляем своим родичам, как и любое другое. Тысячелетняя жизнь ничего не стоит, если ее труды сойдут на нет после того, как она закончится!
— Верно, верно, — кивнул Снорри, и его улыбка погасла. — То, что мы построили, достойно легенды, не так ли? Наши два великих царства отбросили назад зверей и демонов, и земли теперь безопасны для нашего народа. Торговля никогда не была лучше, а владения растут с каждым годом!
— Твое царствование действительно было славным, Снорри, — сказал Малекит. — Твоя линия сильна, твой сын будет поддерживать великие дела, которые ты совершил!
— И, возможно, даже строить на них, — сказал Снорри.
— Возможно, если на то будет воля богов, — сказал Малекит.
— А почему бы и нет? — спросил Снорри. Он закашлялся и сел, опустив плечи на толстые, расшитые золотом белые подушки. — Хотя мое дыхание становится прерывистым, а тело немощным, моя воля тверда, как камень, из которого высечены эти стены. Я — дварф, и, как все мои соплеменники, во мне живет сила гор. Хотя это тело сейчас слабо, мой дух отправится в Чертоги Предков.
Читать дальше