Когда я задумчиво шёл к выходу из покоев императрицы, ко мне вновь подбежала Светлана. Присев в изящном реверансе, она глазами указала на неприметный уголок в углу комнаты. Отойдя с ней туда, я внимательно посмотрел на неё.
— Ваше Высочество! Алексей… Императрица приняла такое решение… А мы? А я??? Как же мне быть? Я не хочу хоронить себя заживо! Я слишком молода и красива, у меня еще все впереди! Но и возвращаться в провинцию — для меня это смерти подобно! Я не вынесу той размеренной, тоскливой жизни! Как… как в болоте, право слово!
Девушка испуганно и жалко покусывала губы, в её глазах стояли слезы. Я видел, что она дошла до крайней степени отчаяния. И кто мог знать, на что она пойдет, лишь бы остаться при дворе? Еще станет содержанкой какого-нибудь мерзавца, что пускает слюни на её аппетитную фигурку… Такого я точно допустить не мог!
— Успокойся, милая. Не нужно тебе в монастырь, ты там собьешь с пути истинного всех монашек… Пожалей несчастных! И провинция не для тебя, ты права! Думаю, я смогу устроить тебя в свиту моей будущей супруги, леди Маргарет…
Светлана просияла, захлопала в ладоши. Потом, лукаво потупив глазки, нежным голоском пропела:
— И как я могу отблагодарить вас, Алексей Александрович? Может, мы сможем обсудить это, скажем, сегодня ночью?
Я задумался. Ночь перед коронацией полагалось проводить в размышлениях о высоком, с молитвами о том, чтобы даровалось свыше благословение на правление… Передернувшись от таких перспектив, я отчаянно решил, что самое главное для императора — хранить душевное спокойствие… А что может лучше успокоить, чем ощущение теплого женского тела под рукой?
Посмотрев на хитрую фрейлину, я согласно кивнул, отметив, как радостно блеснули её глаза. И невольно задумался — не слишком ли опрометчиво я поступаю, желая определить Светлану в свиту Маргарет? Характер-то у моей невесты далеко не подарок! Малодушно сказав себе, что об этом можно будет подумать позже, я отправился к себе.
* * *
Утро моей коронации выдалось удивительно солнечным. Тучи, хмуро наблюдавшие за всеми трагедиями, что разворачивались в империи в последние дни, медленно переваливаясь, уползли за горизонт. Яркие лучи солнца празднично подсветили купола церквей и храмов, зажгли миниатюрные копии светила в каждом застекленном оконце, безжалостно разорвали серую паутину тоски и уныния, что окутывала город накануне. Мрачное прошлое было похоронено, а будущее вырисовывалось безоблачным и ясным.
Звонкая перекличка множества колоколов с самого утра оповещала горожан о предстоящем праздничном действе, в котором мне предстояло играть главную роль. Надев наряд, который был сшит по специальному заказу к этому дню, я, сопровождаемый гордо сияющими сестрами, Софьей Андреевной с мягкой улыбкой и неизбывной печалью в глазах, и высокими князьями — представителями древних родов империи, прошествовал на молебен.
Оглядев пышное убранство Большой церкви, я вспомнил, как присутствовал тут на праздничной службе в честь тезоименитства Екатерины. Как тогда с презрением и некоей даже брезгливостью относились ко мне сестры, как угрожающе поглядывал на меня Владимир… И только смутно брезжила надежда на поддержку, предложенную Валентином Михайловичем, и только зарождалась дружба с Петром… И только предстояло знакомство с Дашей…
Отбросив печальные мысли, я вслушался в высокие, чистые голоса певчих. Нежные, хрустальные ноты, миновав каменные стены дворца, поднимались прямиком в небо.
После богослужения праздничный кортеж двинулся по улицам Санкт-Петербурга к Троицкому собору. На всем пути следования меня встречали восторженным ревом толпы народа. Гвардейцы с трудом сдерживали людей, стремящихся поближе подобраться к любимому цесаревичу, которому до престола остался один небольшой шаг.
На паперти перед собором меня встречали первосвященники. Окропив с молитвами всех собравшихся, архиерей произнес:
— Понеже благоволением Божиим, и действием Святаго и Всеосвящающаго Духа, и Вашим изволением имеет ныне в семье первопрестольном храме совершиться Императорского Вашего Величества коронование и от Святаго мира помазание…
На мои плечи с поклонами набросили императорскую мантию кроваво-красного оттенка и проводили внутрь собора. Под непрерывные песнопения меня усадили на престол, архиерей, раболепно склонившись, поднес мне на бархатной подушке богато украшенную корону. Приняв её, я медленно и торжественно водрузил на свою голову под монотонную молитву первосвященника. Затем мне вручили огромный церемониальный меч, сверкающий драгоценными камнями и слепящий светом множества сложнейших рун. Благоговейно приняв этот символ императорской власти, я ощутил всю мощь этого древнего артефакта…
Читать дальше