Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Что должно случиться, Кол, чтобы ты перестал быть сволочью?

— Даже не знаю. Может, двести кило золота помогут стать лучше.

— Ты хотел сказать сто, — искажённое болью Олино личико вдруг приобрело строгие черты, пропитанные крайней степенью обеспокоенности.

— Разумеется, сто. У меня всегда были проблемы с точными науками. Давай сюда. Вот так. Обезболивающее есть?

— Найдётся.

— Славно.

— Кол, — схватила меня Оля за рукав, когда я уже собрался уходить. — Ты вернёшься за мной? — она умолкла ненадолго и добавила с такой проникновенностью в голосе, что у меня ком в горле встал: — Вернёшься?

— Кхм... Ну, разумеется. Вернусь сразу, как только закончу, перезарядиться не успеешь. Кстати, «Бизона» твоего покорёжило немного. К СКСу патроны остались?

— Три обоймы.

— Должно хватить. Эта мелкая паскуда может быть неподалёку, — взял я прислонённый к стене карабин и повертел его. — Знаешь, я тут кое-что вспомнил. Ну, мне так кажется. Про одну молодую бабёнку. Как же её звали...? М-м, крутится на языке, — продолжал я переворачивать со стороны на сторону СКС, наблюдая, как выражение Олиного лица отчего-то стремительно менялось от одухотворённого к полубезжизненному. — Марина... Маруся... Нет. Вот же память дырявая. Дарья? Ду... Надя! Точно, Надя! Из Устиновки!

Совсем помрачневшая Оля вдруг вдохнула полной грудью, не обращая внимания на сломанную ключицу, и просеяла улыбкой:

— Ты вспомнил!

— Прикинь! Мы её, вроде, найти обещали. Получилось?

— Да, нашли. Я её с попутной подводой обратно к мужу отправила, как обещали.

— Чёрт, до чего же приятно осознавать, что хоть иногда, хоть немножечко, а в голове таки проясняется. Ладно, надо идти, — прислонил я карабин к стене. — Может, по дороге ещё чего вспомню. Береги себя.

— Эй, Кол, — окликнула меня Ольга.

— Да.

— Назови свой пароход «Альбатросом».

— Альбатросом? — обернулся я. — Но это же морская птица.

— Но звучит-то здорово.

— Хе... Тут не поспоришь.

Пароход... Разве я говорил, что хочу пароход? Чёртовы бабы, так и норовят залезть в голову.

Я вернулся к перевёрнутому грузовику, забрал своё барахло, повесил на плечо «Скаут» и отправился к месту бесславной гибели самарского патруля, лелея призрачную надежду, что колонна из Пензы прошла мимо, побоявшись останавливаться на открытом месте. В таком случае был шанс, что наш багги всё ещё там и всё ещё на ходу. Петлять по городу пешочком совсем не хотелось. А сомнений в необходимости попетлять, обходя очаги боестолкновений, у меня практически не было.

До места я добрался уже затемно. Багги — слава проведению — стоял там, где я его оставил, целый и невредимый. Немного пошарив по трупам, я даже отыскал лейтенантский «Кедр», чем еще больше укрепился в вере, что его величество случай сегодня на моей стороне, и — как любят говорить матери, обманывающие своих детей — всё будет хорошо.

Ещё до того, как я успел запрыгнуть в водительское кресло, НАЧАЛОСЬ. Сука, я был готов ко многому — к танкам и гаубицам, к рою ударных беспилотников, к массированным залпам РСЗО... Но к такому — нет. Храни господь тех, кто даровал мне возможность видеть в темноте, иначе мой рассудок мог бы пошатнуться. Титаническая фигура вдруг возникла посреди Самары. Я видел её с окраины. Она была красная, будто объятая пламенем. Это был демон. Демон из преисподней. Жуткое, искажённое злобой лицо и рога на голове. Я бы обосрался прямо там, где сидел, но... Но я видел в темноте. И видел не только жуткий пламенеющий образ, но и высотку прямо за ним, вплотную к нему. Проекция. Не знаю, с помощью каких технологий можно такого добиться, но на убогую подслеповатую публику с задержкой умственного развития подобное должно произвести поистине неизгладимый эффект. Мысль, что минимум полторы сотни пензяков прямо сейчас самопроизвольно расслабили сфинктеры и избавились от содержимого кишечников, грела мою чёрную душу, пока я наблюдал за разворачивающимся шоу. К центральной фигуре тем временем присоединился целый ансамбль песни и пляски из жёлтых и зелёных тварей, мечущихся по соседним зданиям под жуткий вой, похожий на сирену, захлёбывающуюся рвотными массами. Общее впечатление — запоминающееся. Поставив себя на место пензяков, с детства слышащих байки про чудовищ мёртвой Самары, и теперь столкнувшихся с ними воочию, я им даже немного посочувствовал. Началась пальба, беспорядочная, суматошная. Редкие трассеры, летящие снизу-вверх, давали понять, что вторжение демонов пензякам не по душе, и они вознамерились во что бы то ни стало его остановить.