Степан Кирнос - Падение ангелов

— Стоп, — оборвал Канцлер инспектора. — Хорошо, сформулируйте это в официальном отчёте, который пуская предоставит ваш Генеральный Инспектор. Я к вам зашёл за тем, чтобы попросит вас, как человека, участвовавшего с сборе данных ещё до начала войны придать им… особой остроты, дать мысль, что свобода для регионов стала ярмом с которой они не справляются.

— Да, господин император, — инспектор пытается не смотреть в глаза Канцлеру, всё время уводя взгляд от его пронзительного взора. — Мне нужно сейчас собрать моих оперативников, чтобы разобрать с ними ситуацию вокруг расследования пропажи средств из банков Рейха накануне восстания.

— Хорошо, — поднялся Канцлер и все вместе с ним. — Мы удалимся на балкон, если вы не против; император сделал шаг в сторону небольшой белой дверцы, пока в кабинет заходили люди, которых Данте не видел.

Уходя на балкон, Данте слышал, как инспектор раздаёт приказы в своих полномочиях:

— Мне нужны данные на генеральных директоров и учредителей банковских организаций, не являющихся государственными. Соберите всё о них и пробейте, кто мог бы быть заинтересован в восстании. С них мы начнём в первую очередь.

Данте, на мгновение обернувшись, увидел людей, одетых почти так же, как и охранников повелителя, которые смотрят на экран, с которого инспектор демонстрирует возможную схему, как Фемистокл сначала подкупил учредителей банков, их работников и потом парализовал медленно финансовую систему на территории Балкан, а затем вывел все средства со счетов и взломал ячейки с накоплениями.

— Мне нужно собрать так же все сведения, которые касались бы возможностью связи между этими лицами и другими странами ближнего востока. Я готов предположить, что Фемистокл использовал деньги Империи, чтобы оплатить помощь союзников.

Данте и канцлер вышли на балкон, который оказался простым, бетонным продолжением строения. Валерон почувствовал, как его лицо слегка обдувается ветром, как свежесть вечера была приятой, если бы эмоции дали о себе в нём знать.

— Данте.

— Да, господин Канцлер, — поднял голову Валерон.

— Ты видел, к чему всё привел недостаточный контроль, но всё же, я знаю, что можно дать немного свободы тем, кто ею сможет мудро распорядиться, — Канцлер не смотря на Данте продолжает говорить, а взгляд его блуждает среди домов. — Всё меняется, сын, ещё семьдесят лет назад мир лежал в руинах, ещё не так давно от Лиссабона до Владивостока горели кострища бесконечных воин, в сотни, если не тысячи группировок боролись за власть, государства рассыпались или возникали одно за другим. Но знай, пришёл новый порядок, и я всё отдам, чтобы он сохранился, чтобы старые догмы того, морально-распущенного мира сгорели в огне.

— А как же Либеральная Капиталистическая Республика и Директория Коммун? Они явно не поддержат ваших идей.

— Это так, они пока служат нашей общей цели — поддержание континентального порядка, но знай, и их время придёт, — зловеще говорит Канцлер и холодный порывистый ветер подхватил его волосы, словно бы в так всё крепнущему голосу. — Придёт время, и Господь сокрушит их мышцей своей, а их земли станут нашими. Польша и Россия нас в этом поддержат.

— У вас есть какой-то план?

— Данте, я хочу объединить все оставшиеся ордена в один, хочу создать не просто государственную службу или министерство, а тех, кто будет стоять вне системы, тех, кто будет выше закона ради великой цели. Они станут самыми лучшими среди всех, преданными не просто государю, но великой цели порядка и стабильности. Железная воля, броня веры и клинок холодного расчёта станут их орудиями, у них не будет пороков, а верность их станет непререкаема. Они станут теми, кто даже пойдёт против Рейха, если тот встанет на путь ложный и гибельный, — голос Канцлера не дрожал, его холодное сердце выдаёт только мерный крепкий голос. — Я хочу, чтобы ты — Данте, возглавил то, что станет единым орденом. Ты пошёл в огонь войны ради своих идеалов, да и кто другой сможет взять на себя такую роль? Практически все офицеры орденов мертвы, а выжившие на реабилитации и только ты в строю. Решайся Данте, но знай, что твоя история может повториться с кем угодно, ибо у государства, в котором на душах людей шрамы прошлого, может появится не один внутренний враг.

Данте пустился в короткие размышления, но внутреннего конфликта нет, ибо он полностью согласен с Канцлером, с его идеей всеобщего подчинения. И пусть, что скажут — Рейх оплот нового тоталитаризма, что новый Рейх, это тюрьма и «большой брат». Ради новой стабильности, нового европейского порядка, ради того, чтобы не случилось больше ничьего горя, он соглашается, чувствуя, как в его душе какой-то осколок больно «ткнул в сердце».