Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

— Верно, — подтвердил Дартин, — история о женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.

— Да, и повешенной…

— …своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых, — добавил Дартин, пристально глядя на друга.

— Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! — отмахнулся Шосс, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. — Решено, Дартин, больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.

Дартин ничего не ответил.

— Да, кстати, — сказал Шосс, внезапно меняя тему разговора, — благодарю вас за флайт.

— Понравился? — поинтересовался Дартин.

— Да, но не очень я, кажется, буду раскаиваться.

— Раскаиваться?

— Да. Я сбыл его с рук.

— Каким образом?

— Дело было так. Я проснулся сегодня, вы спали, а я не знал, чем заняться. Еще не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошёл в зал, где увидел одного из наших вельмож, который искал лайтфлай. Я подошёл к нему и услыхал, что он предлагает сто сотых кредита за развалюху. «Знаете что, — сказал я ему, — у меня тоже есть транспорт для продажи». — «И прекрасный, — ответил он, — если это тот, который вчера поставил в бокс слуга вашего приятеля». — «Как, по-вашему, стоит он сто сотых?» — «Стоит. А вы отдадите мне его за эту цену?» — «Нет, но он будет ставкой в игре». — «В игре?» — «В кости». Сказано-сделано, и я проиграл. Зато потом я отыграл кофры с содержимым.

Дартин скорчил недовольную мину.

— Это вас огорчает? — поинтересовался Шосс.

— Откровенно говоря, да, — ответил Дартин. — По этим лайтфлаям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это.

— Полно, любезный друг! Поставьте себя на мое место, — возразил Клерик, — я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю роклэндскую технику. Если все дело только в том, что кто-то должен узнать нас, то, право, довольно будет и кофров, они достаточно заметные. Что до флайта, мы найдем чем оправдать его исчезновение. Допустим, что мой повредили и он взорвался.

Дартин продолжал хмуриться.

— Досадно! — продолжал друг. — Вы, как видно, очень дорожили им, а ведь я еще не кончил своего рассказа.

— Что же вы проделали еще?

— Когда я проиграл девять против десяти, каково? — мне пришло в голову поиграть на ваш.

— Я надеюсь, однако, что вы не осуществили этого?

— Напротив, я привёл в исполнение желание.

— И что же? — опешил обеспокоенный Дартин.

— Я сыграл и проиграл его.

— Мой?

— Ваш. Семь против восьми, из-за одного очка… Знаете пословицу?

— Шосс, вы сошли с ума!

— Милый Дартин, надо было сказать мне это вчера, когда я рассказывал вам свои дурацкие истории, а вовсе не сегодня. Я проиграл его вместе со всеми принадлежностями, какие только можно придумать.

— Да ведь это ужасно!

— Погодите, вы еще не все знаете. Я стал бы превосходным игроком, если бы не зарывался, но я зарываюсь так же, как и тогда, когда пью, и вот…

— Но на что же еще вы могли играть? У вас ведь ничего больше не оставалось.

— Неверно, друг мой, неверно! — парировал Шосс. — У нас оставался этот алмаз, который сверкает на вашем пальце и который я заметил вчера.

— Этот алмаз! — заорал Дартин, поспешно ощупывая кольцо.

— И так как у меня были когда-то свои алмазы и я знаю в них толк, то я оценил его в тысячу сотых полноценного кредита.

— Надеюсь, — мрачно констатировал Дартин, полумертвый от страха, — что вы ни словом не упомянули о моем алмазе?

— Напротив, любезный друг. Поймите, этот алмаз был теперь нашим единственным источником надежды, я мог отыграть на него всё…

— Я трепещу! — потупился Дартин.

— Итак, я сказал моему партнеру о вашем алмазе. Оказалось, что он тоже обратил на него внимание. В самом деле, мой милый, какого! Вы носите на пальце звезду с неба и хотите, чтобы никто её не заметил! Это же невозможно!

— Заканчивайте, — сказал с безысходностью во взгляде и настроении парень. — Даю слово, ваше хладнокровие убийственно!

— Итак, мы разделили этот алмаз на десять ставок, по сто сотых каждая.

— Вам угодно шутить и испытывать меня? — спросил парень, которого гнев уже схватил за волосы.

— Нет, я не шучу, Торпеду в сопло! Хотел бы я посмотреть, что бы сделали вы на моем месте! Я две недели не видел человеческого лица и совсем одичал, беседуя с бутылками.

— Это еще не причина, чтобы играть на мой алмаз, — возразил Дартин, судорожно сжимая руку.

— Выслушайте же конец. Десять ставок по сто сотых каждая, за десять ходов, без права на отыгрыш. На тринадцатом ходу я проиграл всё. На тринадцатом ударе, число тринадцать всегда было для меня роковым. Как раз тринадцатого июля…