Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

— Мне так жаль, — пробормотала она, прежде чем направиться к двери. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она дошла до неё.

— Возьми его с собой, — выдавил из себя Роальд, с трудом переводя дыхание.

— Роальд, нет, — сказала Гунда.

— Умоляю тебя! — воскликнул рыбак, и горе пронзило его, как меч. Его лицо превратилось в искаженную маску невыносимого горя.

— Он же твой сын! — взмолилась Гунда.

— Он мне не сын! — рявкнул Роальд, и гнев заставил его перестать всхлипывать. — Он мне не сын.

Гунда уставилась на них во все глаза. Отроки были безутешны. Рыбак, его плечи были широкими и напряженными, как будто под каким-то новым грузом. Виктория Ротшильд, окровавленная и сломанная, лежала на кровати. Она начала понимать, как трагедия могла вторгнуться в дом в ту ужасную ночь девять месяцев назад. Возможно, Ротшильдам не так повезло, как предполагали сплетники.

— Возьми его, — прошипел Роальд сквозь боль и стиснул зубы. — Или я позабочусь о том, чтобы бросить его в прилив.

Повитуха кивнула, взяла ребенка на руки и прижала пеленки к груди. Она открыла дверь. Была глубокая ночь. Небо было ясным, и холодный ветерок пробирался сквозь слои ее одежды.

— Мне очень жаль, — сказала повитуха, и слезы покатились по ее округлым щекам.

Гунда устроила свой капюшон поудобнее и, прижав ребенка к теплу своего тела, отправилась в нордландскую ночь.

Шлагугель-Роуд

Нордланд

Пендрагстаг, имперский год 2391

Шлагугель-Роуд представляла собой омерзительную ленту, извивающуюся между булькающей темнотой реки Демст и ужасом Лорелорнского Леса. «Дорога» была милосердным словом для прижимающийся к каналу тропы, которая не могла решить, была ли она затвердевшей от повозок землёй, покрытым мхом гравием или редкой одинокой брусчаткой. Было уже совсем темно, и по дороге не проезжало ни купеческих повозок, ни посыльных, ни почтовых карет. Не было даже разбойников большой дороги. Лишь Николаус Быстроногий и Шестипалый Дирк были постоянными объектами наблюдения на маршруте. Оба были убийцами, но Гунда Шнасс даже приветствовала бы компанию таких грабителей на дороге Шлагугель в ту ночь. Ветер шипел, как змея, в высоких верхушках деревьев, которые, словно сомкнутые челюсти, нависали над жалкой тропинкой.

Обычно Гунда никогда бы не оставила роженицу. По традиции, акушерка оставалась до утра. И мать, и ребенок нуждались в заботе, утешении и совете. Днем проход был безопаснее, и, когда жены отдыхали, мужья иногда неохотно платили за оказанные акушерские услуги. Однако трагедия Ротшильдов не позволяла такой роскоши, и Гунда очутилась на открытой дороге поздно ночью с плачущим ребенком, привлекавшим внимание всех несчастных существ, обитавших на опушке леса. Гунда разглядела движущиеся сквозь кусты фигуры и блеск глаз в лунном свете.

Было очень холодно. Небо было безоблачным и созвездия висели над лесом как тайные знаки и непонятные символы. Гунда была не слишком большой любительницей чтения, и ее таланты определенно не распространялись на интерпретацию звезд. Повитуха смотрела в глубь небес с невежеством и подозрением. Небо выглядело не очень хорошо, что бы там ни говорили. Луны этому не помогали. Огромный диск Маннслиб лежал среди верхушек деревьев, окрашивая их в болезненно-желтый цвет. Моррслиб была в процессе восхождения, поднимаясь высоко над головой, бросая свое ужасное сияние вниз на все, что могло ходить, ползти или пробираться через Лорелорнский Лес.

Гунда крепко прижала к себе ребенка. Мальчик был мокрый и голодный. Его вопли не оставляли у повитухи никаких сомнений в его негодовании. Хотя она и взяла ребенка по настоянию Роальда, но не имела ни малейшего представления, что с ним делать. Она была слишком стара, чтобы воспитывать его самой. Она была акушеркой, но ее муж Амброс давно умер. Ее дочь была кормилицей в Бейлене, а в далеком Дитершафене был сиротский приют — но ни один из них не взял бы мальчика, если бы знал обстоятельства его зачатия. Опустошители и мародеры Севера, как известно, были осквернены из-за своих соглашений с темными силами и с удовольствием распространяли эту скверну на других.