Борис Сапожников - Pulp

Пришло время для ножа. Я бесшумно извлёк его из ножен, выдохнул, как перед прыжком в воду, и рывком бросился в окно. О стёклах тут, конечно, и понятия не имели, так что даже не спавший солдат заметил меня слишком поздно. Он обернулся на звук моего приземления на пол и тень, мелькнувшую на стене. Хотел было закричать, чтобы предупредить товарищей, но я не дал ему сделать этого. Рывком сократив дистанцию, я вогнал ему клинок ножа в горло по самую рукоять, тут же провернул его и выдернул из раны, превратив гортань чернокожего солдата в кровавое месиво. Он издал лишь булькающий хрип и начал заваливаться назад. Я удержал его от падения, перехватив левой рукой под спину, и медленно опустил его уже мёртвое тело на дощатый пол караулки. Пыль вокруг трупа начала напитываться кровью.

Разделаться с двумя так и не проснувшимися бойцами мне не составило никакого труда. Они даже не поняли, что умерли.

Вытерев нож о форму последнего убитого, я переложил его в левую руку и достал пистолет. Выходить из лагеря с Миллером на плечах мне всё равно придётся громко, так что лучше быть готовым ко всему сразу. Сейчас начиналась самая тонкая часть моего замысла. Как только я вытащу его из камеры, наши шансы отправиться на тот свет вместе вырастут многократно. Хотя бы потому, что у меня не было чёткого понимания, как я буду покидать лагерь.

Выглянув в коридор, я убедился, что никого там нет, и быстро прошёл к дверям камер. Миллер отыскался во второй по счёту. Он сидел на полу, прикованный за единственную руку к скобе, намертво вделанной в стену. Его лишили всей аугметики, и левая рука и нога заканчивались уродливыми шрамами от операции, проведённой когда-то в полевом госпитале под Недревом. Стараясь шуметь как можно меньше, я отодвинул засов и, открыв дверь, вошёл в камеру. Миллер очнулся от тяжкого сна, когда я подошёл к нему почти вплотную. Раздетый до пояса, он был покрыт синяками и кровоподтёками. Местные охранники явно использовали его вместо боксёрской груши, однако сильно не усердствовали. То ли ждали дознавателей из ДИСА, то ли старались не попортить ценного заключённого. Держу пари, не вытащи я Миллера сегодня, ещё до конца недели ко мне прибыл бы парламентёр с предложением от режима доктора Гриссо. И было бы оно таким, что отказаться от него почти невозможно.

— Кто тут? — прохрипел Миллер едва слышным от жажды голосом. — Пришли поглумиться ночью — вперёд, я к вашим услугам, ублюдки.

— Тише, — приложил я палец к его губам, — свои. Ла-ли-лу-ле-ло.

Короткая фраза служила нам опознавательным знаком ещё в траншеях под Недревом и позже. Случайный набор звуков, который знал только определённый круг людей. Повторить их вот так запросто у врагов не получалось, и мы всегда знали, что перед нами самозванец, даже если толком не видели его.

— Ты? — просипел Миллер. — С ума сошёл? Зачем…

Он закашлялся, и лицо его скривилось от боли.

— Кому бы я ещё доверил спасать тебя, — буркнул я в ответ.

Искать в караулке ключ от наручника, приковывавшего Миллера к стене, времени не было, и я воспользовался набором отмычек. Если честно, я опасался, что моего товарища прикуют к стене кандалами с забитым в них раскалённым штырьком, который, остыв, не даёт открыться. С такими я бы провозился куда дольше, однако охранники обошлись обычным наручником, я справился с ним меньше чем за минуту.

Вот теперь-то начиналось самое сложное. Я забросил Миллера на плечи. Он всё ещё кашлял, как только пытался хоть что-то сказать, и я велел ему заткнуться.

— И так демаскируешь нас, лучше молчи. Мне тебя ещё через пол-лагеря на горбу тащить.

Однако стоило мне выйти в коридор, как в соседней камере раздался шум, и через дверь меня окликнул хриплый голос. Говорил он на розалийском.

— Постой, приятель, — сказал он. — Вытащи и меня отсюда. Даю слово, я тебе пригожусь.

— Возьми его, — прохрипел мне прямо в ухо Миллер в коротком перерыве между приступами кашля. — Он дело говорит.

Я выругался про себя, однако последовал его совету.

Конечно, сразу открывать дверь не стал — ограничился тем, что отодвинул заслонку и заглянул в камеру. Увидеть смог только часть лица приникшего к двери с той стороны человека. Разглядел лихорадочно горящие надеждой глаза и зубы — крупные, будто их обладатель был в родстве с лошадиным родом.

— Бери… его, — прокашлял мне прямо в ухо Миллер.

— И кто он такой? — спросил я вроде у Миллера, но ответил мне, само собой, заключённый.