Борис Сапожников - Вверх по реке

Десантники покинули кабину, однако мы с Оцелотти не спешили следовать за ними. Когда последний из солдат закрыл за собой дверь, капитан шагнул к Конраду и задал вопрос, которого я ждал и опасался. Вот сейчас — именно сейчас — всё решится.

— Что вы хотите передать всем?

— Ты не выполнил мой приказ, Адам, — произнёс ровным тоном полковник. — Почему?

— Потому что имею право знать, что вы хотите передать по всем колониям, — ответил тот, — как имеют на это право и все в полку. За что мы дрались сегодня?

— Вы дрались, потому что я отдал такой приказ, — отрезал Конрад, — остальное вам знать не нужно.

— Когда вы сообщите о войне в Аурелии нам? — напрямик спросил Оцелотти. — Все колонии узнают сегодня, а нас вы не сочли достойными этого знания.

Конрад обернулся к нему, увидел меня, и на его лице отразилась целая гамма чувств. Главенствовала среди них ненависть.

— Ты, — невозмутимость изменила ему, в голосе полковника звучал гнев, — конечно, кто же ещё. Приплыл смущать моих людей.

Он поднялся на ноги, глянул Оцелотти прямо в глаза.

— Принцип необходимого знания, — произнёс он, — его никто не отменял. Когда придёт время, я сам вам всё сообщу.

— И когда же это время должно прийти?

— Когда я решу, Адам! — повысил голос Конрад. — Не раньше!

Он развернулся ко мне, полные ненависти глаза нацелились на меня двумя пистолетными дульными срезами.

— Ты пришёл ко мне и принялся разлагать мой полк изнутри. Не стоило играть в благородство и давать тебе шанс на дуэли.

— Верно, — кивнул я. — Надо быстро отдать приказ прикончить меня и моих людей сразу и утопить тела в реке. Или скормить вашим ручным людоедам.

Кое с какими особенностями рациона аборигенов, делящих руины с полком десантников, мы познакомились случайно. Их, в общем-то, никто не скрывал, просто не обращали внимания. Шлявшийся без дела по разрушенному городу, Чунчо наткнулся на мясную кладовую, вроде той, что мы сожгли в деревне повстанцев. Нам с Кукарачей стоило больших усилий остановить его и Святого, пылавших праведным гневом и желавших поступить со здешними людоедами также, как и с повстанцами.

— Твои действия, Адам, прямой мятеж, — попытался надавить на Оцелотти Конрад. — Ты не хуже меня знаешь, как он карается.

— А ваши действия, полковник, предательство, — вскинул голову капитан. — Когда мы покидали лагерь под Додомой вы дали нам, всему полку, слово чести, что у вас нет от нас секретов. И тогда уже держали один за пазухой.

— Необходимое знание, Адам…

— Дерьмо это! — вспылил Оцелотти. — Полное, грёбанное дерьмо! Я ни разу не спросил, что стало с призраками из вашего личного отряда.

Конрад повернулся ко мне — взгляд его ожёг меня словно удар плетью. Я в ответ только головой покачал. Пересказывать Оцелотти все подробности нашей с полковником беседы я не стал. Поверил ли моему жесту Конрад? Вряд ли, но это значения уже не имеет.

— И что теперь? — спросил полковник. — О чём вы сговорились за моей спиной?

Вместо ответа Оцелотти кинул на стул перед Конрадом наручники — снова красивый жест. Однако на Конрада он подействовал как нельзя более эффективно.

— Значит, суд, — понял он. — Лишение чина, наград и расстрел.

Он взял в руки стальные браслеты, покрутил так и этак, словно не знал, что это такое. Потом уселся в кресло.

— Я ждал чего-то подобного, — продолжил Конрад, всё ещё вертя в руках браслеты наручников. — Просто рассчитывал, что пришлют не одного человека. Надеялся на последний бой.

— Хотел и всех нас уложить в могилу, чтобы потешить своё раздутое самолюбие, — почти выплюнул Оцелотти.

— Тебе никогда не понять меня, — пожал плечами Конрад. — Не обижайся, но мы с тобой личности слишком разного масштаба. Ты рождён подчиняться, идти за лидером.

— А ты, значит, из породы лидеров, — усмехнулся Оцелотти, — как предсказуемо.

— Надевайте наручники, полковник, — велел я, прекращая их перебранку. — Для вас война закончилась.

Не знаю, почему Конрад решился на этот отчаянный шаг, наверное, думал, что у меня приказ убить его в случае сопротивления, и решил закончить жизнь в схватке.

Он вскочил на ноги, отшвыривая наручники в сторону, в правой руке его появился «майзер». Ствол его смотрел в лицо Оцелотти. Я ничуть не сомневался в том, что Конрад выстрелит — он решил покончить с капитаном, считая того предателем. Не сомневался я и в том, что Оцелотти легко уклонится и, скорее, все всадит в ответ Конраду пулю между глаз. Может быть, это и к лучшему — потом он мне никаких претензий предъявить не сможет. Сам убил. Однако я решил иначе, наверное, потому, что не желал Конраду смерти.