Константин Соловьев - Prudentia [litres]

– Мессир?

Судя по тому, как беспокойно Гунтерих заглядывал ему в глаза, долгое молчание маркграфа показалось ему тревожным. Гримберт похлопал его по плечу. Не покровительственно, как обычно, а мягко, почти по-дружески.

– Эта ночь многое изменит, Гунтерих. Я определенно чувствую это. Славная ночь, такие всегда возвещают большие перемены. Ты не пойдешь со мной в бой, ты останешься здесь и будешь помогать мне координировать силы.

– Так точно, мессир. С великой радостью.

Лицо Гунтериха осунулось. Конечно, он ожидал, что ему будет позволено сопровождать рыцарскую армаду и самому ступить на полыхающие улицы Арбории, чтобы потом с гордостью рассказывать об этом прочим. Гримберт знал, до чего горьки разбитые юношеские мечты – ему самому пришлось пройти через это много лет тому назад. Около тринадцати, быть может. Что ж, если Гунтериху и суждено умереть, пусть его душа отправляется в небесные чертоги свободной и радостной, не гнетомой к земле прегрешениями и скорбью.

– Ты уже придумал название для своего доспеха? – мягко спросил он.

Глаза Гунтериха округлились.

– М-мессир?..

– Сразу же, как только я вернусь из Арбории, мы проведем акколаду [49] Акколада – средневековый обряд посвящения в рыцари или принятия в рыцарский орден. . Я сам буду руководить церемонией. Ты будешь рукоположен в рыцарское сословие, Гунтерих.

– О Господи!.. Я…

Гримберт улыбнулся его смущению.

– Ты заслужил это свой долгой беспорочной службой. Если ты хочешь изъявить благодарность, не спеши, у тебя впереди еще целая ночь, чтоб подобрать слова.

– Если вы не против, мессир…

– Да?

– Я хотел бы назвать его «Предрассветный Убийца».

Кажется, он вздрогнул. По нервным волокнам прошел короткий, сродни замыканию, спазм, заставив руки на миг оцепенеть. «Нелепое совпадение, – подумал он секундой позже, убедившись, что на лице Гунтериха нет улыбки, одна только полагающаяся моменту почтительность. – Просто нервы разыгрались перед боем, обычное дело для всякого рыцаря, даже такого, что гордится своим хладнокровием. Всему виной проклятое ожидание. И не к месту явившийся кошмар».

– Почему ты выбрал именно это название, Гунтерих? – спросил он. – Я думаю, твоей фантазии хватит на куда более звучное или благопристойное. Кроме того, всегда можно обратиться к Святому Писанию, там множество…

Гунтерих нетерпеливо дернул головой.

– Так назывался ваш первый доспех, мессир. В ту пору, когда мой брат Аривальд принес вам клятву. Я бы хотел… Если вы не сочтете за дерзость…

Он беспомощно заморгал.

Гримберт одарил его улыбкой.

– Все в порядке. Ты можешь назвать твой доспех так, как тебе заблагорассудится. Это одно из прав рыцаря, не так ли? А теперь кликни лакеев, будь добр, пусть несут гамбезон и начинают облачение. Я буду лично наблюдать, как «Золотого Тура» готовят к бою.

Ночь пахла тревожно, как пахнут все летние ночи на восточных рубежах империи, едким запахом сожженной кислотными осадками земли, которая уже никогда не даст всходов. На этот запах сейчас наслаивались многие другие – оружейной смазки, дыма, краски и пота. Высоко в небе ворочалась растущая луна, в обрамлении свинцовых облаков напоминающая острый латунный осколок, засевший в выпотрошенном животе.

Душная, тяжелая, влажная ночь. Гримберт вдыхал ее запах, ощущая себя так, будто потягивает скверное разбавленное вино. Но даже это не портило сейчас его настроения.

– Скверная ночь, – ворчал где-то рядом Магнебод. – Слишком светлая. Лангобарды заметят нас еще до того, как мы подойдем к воротам. Я этих мерзавцев знаю. Может, мозгов у них меньше, чем у овцы, зато прицелы на своих пушках выверять умеют. А если мины? Или еще какой сюрприз?

Слуги уже облачили рыцаря в полимерный гамбезон, обтягивающий его большую, как пивная бочка, грудь, и теперь сновали вокруг, проверяя разъемы автоматических катетеров и контакты нейроштифтов. Магнебод ворчал, кляня их и весь окружающий мир – за нерасторопность, за слишком светлую ночь, за неочищенную с доспехов ржавчину… Гримберт знал, что Магнебод так и будет ворчать, пока не начнется бой. Зато в бою сделается другим – молчаливым и собранным, как палач, выполняющий свою работу.

В других он тоже не сомневался. Поодаль от маркграфского шатра выстроилась стальная шеренга, зловещая даже в зыбком лунном свете. Гримберту не требовался визор «Золотого Тура», услужливо обозначавший сигнатуры, чтобы вспомнить имена – как и полагается баннерету, он помнил всех рыцарей своего знамени до единого, включая характеристики и названия их доспехов. Даже теперь он без труда узнавал их, как наметанный глаз узнает знакомые с детства крепостные башни, называя каждую по имени.