Константин Соловьев - Prudentia [litres]

– А ты ничуть не изменился, Грим, а? Все так же бросаешься в бой, очертя голову, не утруждая себя необходимостью подумать?

И только тогда он понял. Обожженное лицо, ухмыляющееся ему, вдруг преобразилось. Будто под опаленной кожей, слазившей клочьями с черепа, протекла ртуть, мгновенно изменив его черты. «Нет, – понял Гримберт, – оно и было таким, просто я не замечал. Не хотел замечать. Не хотел…»

Он вдруг почувствовал удушье, в ушах раздался слабый комариный звон. Уровень кислорода! Гримберт встрепенулся, поймав взглядом показатели жизнедеятельности. «Золотой Тур» почему-то перестал снабжать его легкие кислородом. Какой-то сбой в разгар боя, досадная оплошность автоматики. Никогда нельзя доверять автоматике, никогда! Убедив тебя в своей надежности, она в самый неподходящий момент может выйти из строя, уничтожив тончайшее кружево запланированных событий.

Принудительная вентиляция! Первостепенный приоритет!

«Золотой Тур» не отозвался. В визоре кружились разноцветные значки-пиктограммы, сплетаясь в сложные узоры, точно гости императорского бала в Аахене, исполняющие сложный танец на раззолоченном паркете. Но смысла в них больше не было. Гримберт больше не видел ни стройных порядков наступающего Туринского знамени, ни показаний радара, ни привычных сигнатур.

Обугленный мертвец смеялся, наблюдая за ним из своего стального гроба. Запекшиеся глаза, съехавший с желтого черепа скальп не мешали ему наслаждаться чужими мучениями, которые он отчетливо видел даже сквозь многие дюймы бронированной стали.

– Я даже не удивлен, Грим. Я всегда был уверен, что ты и кончишь так.

Он вдруг ощутил, как съеживаются набитые колючей трухой легкие. Дым. Вместо кислорода «Золотой Тур» наполнял их угарным газом.

«Не просто ошибка, – вдруг осознал он. – Спланированная диверсия. Саботаж. Вредоносная технология, каким-то образом просочившаяся сквозь сотни старательно выстроенных барьеров».

Поле визора, распростертое перед ним, стало стремительно сереть, разъедая разноцветные значки. Сердце сделало несколько безумных сокрушительных ударов. Точно пытаясь выбраться из сведенной спазмами груди, как рыцарь пытается выбраться из своей бронированной капсулы, превратившейся в смертельную ловушку.

Принудительная вентиляция. Остановка реактора. Радиовызов.

Сигнал бедствия. Аварийная остановка. Остановка автоматических процессов.

Преданный Гунтерих где-то рядом, он успеет понять, что случилось, и в считаные секунды окажется рядом, помогая своему господину вырваться. Достаточно крикнуть, чтоб Магнебод, забыв про все, бросился обратно. Крикнуть, но…

Воздуха в легких не хватало на крик. Его не хватало даже на стон. Сердце тщетно металось в груди, ища выход. Возможно, в его распоряжении гораздо меньше времени, чем он думал. Возможно, всего секунда или две…

Он не мог вспомнить аварийных кодов.

Он не мог вспомнить, кто он и как здесь оказался.

Но он очень хорошо помнил лицо – обожженное лицо, которое ухмылялось ему последние мгновения перед тем, как душа, вздрогнув от перегрузки, катапультировалась из умирающего тела.

– Мессир!..

Пробуждение было похоже на аварийный разрыв нейрокоммутации. Голова казалась наполнена раскаленными камнями и пеплом, кровь стучала в висках, позвоночник онемел от напряжения, точно выдерживал многие квинталы взгроможденной на него тяжести.

– Дьявол! – промычал он, с трудом ощущая чашу с какой-то прохладной жидкостью, которую пытался вложить ему в ладони Гунтерих. – Череп сейчас треснет… Найди того лекаря, что смешивал мне вчера зелья, и распорядись, чтоб в него влили все, что найдут в его лаборатории!

«Едва ли в этом была вина лекаря», – подумал он, когда несколько глотков холодной воды прочистили мысли. Он сам распорядился смешать ему коктейль из диазепама, трамадола и египетского гашиша – требовалось успокоить нервную систему в ночь перед боем. Возможно, он перестарался с дозировкой или…

Сон. Проклятое сновидение. Удивительно бессмысленное и в то же время невероятно четкое, как это обычно и бывает со сновидениями. Он ощущал отзыв «Золотого Тура» на собственные команды совершенно явственно, он отчетливо слышал треск помех в радиоэфире, он видел поверженные машины и исчерченное огненными сполохами поле боя…

Но отчетливее всего он видел лицо. Обожженное, покрытое слезающей кожей, но безусловно и безошибочно знакомое.

– Еще воды, мессир?