Анджей Сапковский - Башня Ласточки

– Цири умерла.

– Неправда. Я не верю в ее смерть… И ты тоже не веришь. Признайся.

– Я не хочу верить.

Снаружи свистел ветер, шумел дождь. В пещере было уютно.

– Геральт?

– Ну?

– Цири жива. Я опять видел сон… Верно, что-то случилось во время Эквинокция, что-то фатальное… Да, несомненно, я тоже это чувствовал и видел… Но она жива… Жива наверняка. Поспешим… Но не ради мести и убийства. А к ней.

– Да. Да, Кагыр. Ты прав.

– А ты? Уже не видишь снов?

– Вижу, – сказал он с горечью. – Но после пересечения Яруги очень редко. И вообще, проснувшись, их не помню. Что-то во мне оборвалось, Кагыр. Что-то прогорело. Что-то во мне кончилось…

– Это не страшно, Геральт. Я буду видеть сны за нас обоих.

На рассвете отправились дальше. Дождь перестал, казалось даже, что солнце пытается отыскать какую-нибудь щелочку в затягивающей небо серости.

Ехали медленно, вдвоем на одной лошади в нильфгаардской военной сбруе.

Животное шлепало по гальке и голышам, бредя по берегу Сансретура, речушки, ведущей к Туссенту. Геральт знал дорогу. Он когда-то бывал здесь. Очень давно. С того времени многое изменилось. Но не изменилась долина и речка Сансретур, которая чем дальше, тем больше из речки превращалась в реку. Не изменились горы Амелл и вздымающийся над ними обелиск Горгоны. Горы Дьявола.

Некоторые вещи имеют свойство вообще не изменяться.

– Солдат приказов не обсуждает, – говорил Кагыр, ощупывая повязку на голове. – Не анализирует, не раздумывает над ними, не ждет, чтобы ему раскрывали их смысл. Это первое, чему у нас учат солдата. Поэтому легко понять, что я ни минуты не сомневался в законности отданного мне приказа. Вопрос, почему именно я должен поймать цинтрийскую королевну или княжну, даже в голову мне не приходил. Приказ есть приказ. Зол я был, это верно, потому что хотел прославиться, вступая в бой с рыцарством, с регулярной армией… Но работа на разведку у нас тоже считается почетной. Правда, если б речь шла о каком-то более трудном задании, о каком-то важном пленнике… Но девчонка?

Геральт бросил в огонь хребет форели. К вечеру они поймали во впадающем в Сансретур ручье достаточно рыбы, чтобы наесться. Форель шла на нерест, и схватить ее было проще простого.

Он слушал рассказ Кагыра, и любопытство боролось в нем с чувством глубокой досады.

– В общем, это была случайность, – продолжал Кагыр, глядя на огонь. – Чистейшая случайность. Как я позже узнал, у нас при цинтрийском дворе был шпион, камер-юнкер. Когда мы захватили город и пытались окружить замок, этот шпион выскользнул и дал нам знать, что цинтрийцы попытаются вывести княжну из города. Было создано несколько таких групп, как моя. По случайности именно на мою группу налетел тот, кто вез Цири.

Началась погоня по улицам, полыхающим огнем. Это был сущий ад. Ничего больше, только рев пламени, стены огня. Кони не хотели идти, а люди… да что тут говорить, люди тоже не спешили их подгонять. Мои подчиненные, у меня их было четверо, принялись молиться, кричать, что я спятил, что веду их на погибель… Мне едва удалось восстановить порядок…

Мы продолжали преследовать беглецов в этом огненном котле и догнали. Неожиданно на нас налетели пятеро конных цинтрийцев. И началась сеча, я не успел даже крикнуть, чтобы мои солдаты следили за девочкой. Впрочем, она сразу же оказалась на земле, тот, кто ее вез на луке седла, погиб первым. Один из моих подхватил ее и затащил на лошадь, но далеко не уехал, кто-то из цинтрийцев рубанул его со спины. Я видел, как острие прошло в дюйме от головы Цири, которая снова упала в грязь. От страха она была в полуобморочном состоянии, я видел, как она прижимается к убитому, как пытается подползти под него… Словно котенок рядом с убитой кошкой…

Он замолчал, громко сглотнул.

– Она даже не знала, что прижимается к врагу. К ненавистному нильфгаардцу. Мы остались вдвоем, – продолжил Кагыр после недолгого молчания, – я и она, среди трупов и огня. Цири ползала в грязи, а вода и кровь уже начинали сильно парить. Рядом с нами завалился дом, я уже мало что видел сквозь искры и дым. Конь ни в какую не хотел туда подходить. Я кричал ее, звал к себе, охрип, пытаясь перекричать гул пожара. Она видела меня и слышала, но не реагировала. Конь не хотел идти, и я не мог его заставить. Пришлось спешиться. Я никак не мог поднять ее одной рукой, а другая была занята поводьями, конь вырывался, чуть не повалил меня. Когда я наконец поднял ее, она принялась кричать. Потом потеряла сознание. Я накрыл ее плащом, который намочил в луже, в грязи, навозе и крови. И мы поехали. Прямо сквозь огонь.