Анджей Сапковский - Башня Ласточки

– Запомнила. Не беспокойся.

– Особенно осторожной будь на излучинах реки. Остерегайся мест, где камыши реже. Мест, поросших горецом. А если все-таки еще до сосняка тебя застанут сумерки, остановись и пережди до утра. Ни в коем случае не езди по болотам ночью. Уже почти новолуние, к тому же тучи…

– Знаю.

– Теперь относительно Страны Озер… Направляйся на север через горы. Избегай главных трактов, там всегда полно солдат. Когда доберешься до реки, большой реки, которая называется Сильта, – это будет больше половины пути.

– Знаю. У меня есть карта, которую ты начертил.

– Ах да, конечно.

Цири в который раз проверила упряжь и вьюки. Механически. Не зная, что сказать. Оттягивая то, что наконец сказать следовало.

– Мне приятно было принимать тебя здесь, – опередил он. – Серьезно. Прощай, ведьмачка.

– Прощай, отшельник. Благодарю тебя за все.

Она уже была в седле, уже приготовилась тронуть Кэльпи, когда он подошел и схватил ее за руку.

– Цири, останься, пережди зиму…

– К озеру я доберусь до морозов. А потом, если все будет так, как ты сказал, то уже ни тракты, ни морозы не будут иметь значения. Я возвращусь телепортом на Танедд. В школу в Аретузе. К госпоже Рите… Как давно это было, Высогота. Как давно…

– Башня Ласточки – легенда. По мне, это всего лишь легенда.

– Я тоже всего лишь легенда, – сказала она с горечью. – С рождения. Zireael, Ласточка, дитя-неожиданность. Избранница. Дитя Предназначения. Дитя Старшей Крови. Я еду, Высогота. Будь здоров.

– Будь здорова, Цири.

Корчма на развилке за выселками была пуста. Киприан Фрипп Младший и три его дружка запретили входить местным жителям и прогоняли приезжих. А сами пиршествовали и пили целыми днями напролет, высиживая в мрачном кабаке, смердящем так, как обычно смердит корчма зимой, когда не отворяют ни окон, ни дверей, – кошками, мышами, потом, онучами, сосняком, жиром, чем-то горелым и мокрой сохнущей одеждой.

– Собачья доля, – повторил, пожалуй, в сотый раз Юз Йанновиц, геммериец, махнув рукой прислуживавшим девкам, чтобы те принесли водки. – Чтоб перекрутило этого Филю! В такой паршивой дыре заставил портки просиживать! Уж лучше б по лесам с патрулями ездить!

– Дурак, – ответствовал Деде Варгас. – На дворе чертовский зяб. Нет, уж лучше в тепле. Да с девкой!

Он с размаху шлепнул девушку по ягодицам. Девушка пискнула, не очень убедительно и с явно видимым равнодушием. Правду сказать, глуповата была. Работа в корчме научила ее только тому, что, когда шлепают или щиплют, надобно пищать.

Киприан Фрипп и его компания взялись за обеих девок на другой же день по приезде. Корчмарь боялся слова молвить, а девки были не настолько резвы, чтобы думать о протестах. Жизнь уже успела научить их, что ежели девка протестует, то ее бьют. Потому разумней погодить, пока «желателям» наскучит.

– Энта Фалька, – притомившийся Риспат Ля Пуант завел очередной стандартный разговор поднадоевших вечерних бесед, – сгинула где-то в лесах, говорю вам. Я видал, как тогда ее Скеллен орионом в морду секанул, как из ее кровушка фонтаном рвалася! Из этого, говорю вам, она очухаться не могла!

– Филя промахнулся, – заявил Юз Йанновиц. – Едва скользнул орионом-то. Морду, верно, недурственно ей разделал, сам видел. А помешало это девке перескочить через ворота? А? Свалилась она с коня? А? Аккурат! А ворота я опосля измерил: семь футов и два дюйма, тютелька в тютельку. Ну и что? Прыгнула! Да еще как! Промеж седла и жопы лезвие ножа не воткнешь!

– Кровь из ее лилась как из ведра, – возразил Риспат Ля Пуант. – Ехала, говорю вам, ехала, а опосля свалилась и подохла в какой-нито яме, волки и птицы падаль сожрали, куницы докончили, а муравцы дочистили следы. Конец, deireadh! Сталбыть, мы тута, говорю вам, понапрасну портки просиживаем и денежки пропиваем. К тому ж лафы никакой не видать!

– Не могет так быть, чтобы опосля трупа ни следу, ни знаку не осталось, – убежденно проговорил Деде Варгас. – Завсегда чегой-то да остается: череп, таз, кость какая потолще. Риенс, тот чаровник, остатки Фалькины наконец отыщет. Вот тогда будет делу конец.

– И может, тогда нас в таки места погонют, что с любовию тепершнее безделье и паршивый этот хлев вспомним. – Киприан Фрипп Младший окинул утомленным взглядом стены корчмы, на которых знал уже каждый гвоздь и каждый подтек. – И эту водяру паскудную. И этих вона двух, от которых луком несет, а когда их прочищаешь, то лежат ровно телки, в потолок зыркают и в зубах ковыряют.