Анджей Сапковский - Башня Ласточки

Все пытались пробиться поближе, разглядывали девушку, пробовали даже пощупать, толкнуть, дернуть. Она шла с трудом, немного прихрамывая, но голову держала высоко. «Он ее бил, – подумала Веда. – Но не сломил…»

– Значицца, энто и есть та самая Фалька…

– Едва-едва из девчонок вылезла…

– Девчонка! Тьфу! Резака!

– Шестерых парней, говорят, рубанула, зверюга, на арене в Клармоне…

– А сколькерых еще ране-то! Дьяволица!

– Волчица!

– А кобыла, гляньте, какова кобыла-то? Чудных кровей лошадь… А вона, при Бонартовых-то тебеньках какой меч. Хо… Чудо чудное!

– Прекратить! – буркнул Дакре Силифант. – Не прикасаться! Куда ты со своими лапами в чужое добро? Девушку тоже не трогать, не щупать, не оскорблять и не клеветать! Побольше уважения. Неизвестно, может, еще будем ее на рассвете казнить. Так пусть хоть до того времени в мире побудет.

– Ежели девке на смерть идтить, – ощерился Киприан Фрипп Младший, – то, может, остаток жизни-то ей маленько усладить и отодрать как следовает? Взять на сенцо и прочистить?

– Ну! – загрохотал Каберник Турент. – А чего, можно бы! Спросим Филина, нельзя ль…

– Говорю вам, нельзя! – отрезал Дакре. – У вас только одно на уме, трахательники дурные! Сказал же, оставить девушку в покое. Андрес, Стигвард, а ну, станьте-ка с ней рядышком. И глаз не спускать, ни на шаг не отходить. А тех, что полезут, палкой!

– Ого! – сказал Фрипп. – Ну, нет так нет, нам все едино. Айда, парни, к скирдам, к местным, они там барана и поросенка запекают. Ведь нонче Равноночие, Эквинокций, праздник, стало быть. Пока господа советываются, мы могем повеселиться.

– Пошли! Достань-ка, Деде, какой-нито кувшинок из переметов. Выпьем. Можно, господин Силифант? Господин Харшейм? Праздник ноне, да и без того никуда не поедем на ночь-то глядя.

– Тоже мне – толковая мысль, – поморщился Силифант. – Выпивки у них одни в головах да трахты! А кто тут останется, чтобы помогать девку стеречь и к господину Стефану бечь, ежели что?

– Я останусь, – вызвался Нератин Цека.

– И я, – поддержала Веда.

Дакре Силифант внимательно взглянул на них. Потом махнул рукой. Оставайтесь, мол. Фрипп и компания поблагодарили нестройным ревом.

– Но смотреть в оба, повнимательнее быть на том празднике, – предупредил Оль Харшейм. – Девок не лапать, как бы еще кого мужики вилами в промежность не ткнули!

– Хе! Идешь с нами, Хлоя? А ты, Веда? Не надумала?

– Нет. Остаюсь.

– Они оставили меня у столба на цепи, со связанными руками. Охраняли двое. А двое стоявших поодаль непрерывно зыркали, наблюдали. Высокая и интересная женщина и мужчина с какой-то вроде бы женственной внешностью и движениями. Странный такой.

Кот, сидевший на середине комнаты, широко зевнул, заскучав, потому что замученная мышь перестала его забавлять. Высогота молчал.

– Бонарт, Риенс и Скеллен-Филин продолжали совещаться в светлице. Я не знала, о чем. Ждать могла самого худшего, но мне было как-то все равно. Ну, еще одна арена? Или просто убьют? А, да не все ль равно, лишь бы поскорее кончилось.

Высогота молчал.

Бонарт вздохнул.

– Не гляди волком, Скеллен, – повторил он. – Я просто хотел заработать. Мне, понимаешь, на отдых пора. На заслуженный. На веранде посидеть, на голубочков поглядеть. Ты давал мне за Крысиху сто флоренов и обязательно хотел получить мертвой. Меня это озадачило. Сколько же эта девица может стоить в натуре? – подумал я. И сообразил, что если ее продать или отдать, то она наверняка будет не такой ценной, как если попридержать. Древний закон экономии и торговли. Такой товар, как она, постоянно растет в цене. Можно и поторговаться.

Филин сморщил нос, словно неподалеку что-то завоняло.

– А ты откровенен, Бонарт, до боли. Но переходи к делу. К пояснениям. Ты убегаешь с девчонкой через весь Эббинг и вдруг появляешься и растолковываешь нам принципы экономики. Объясни, что случилось?

– А что тут объяснять, – льстиво усмехнулся Риенс. – Господин Бонарт просто наконец-то понял, кто такая в действительности эта девка. И чего стоит.

Скеллен не удостоил его взглядом. Он смотрел на Бонарта, в его рыбьи, ничего не выражающие глаза.

– И эту драгоценную девицу, – процедил он сквозь зубы, – эту ценнейшую добычу, которая может обеспечить ему приличную старость, он выталкивает в Клармоне на арену и заставляет драться не на жизнь, а на смерть. Рискует ее жизнью, хотя, по его мнению, живая она так много стоит. Как это понимать, Бонарт? Что-то у меня тут не вытанцовывается.