Анатолий Матвиенко - Де Бюсси [litres]

– За убийство шляхтичей при попытке к бегству?

– Нет… – Сиротка на миг задумался. – Бросаем тень на Хенрика, приказавшего бежать. Как бы то ни было, формально он – наш король по сей день. А король имеет право покидать дворец, когда ему заблагорассудится… Нормальный король, пся крев!

Он грохнул кулачком по конторке, выбив из нее жалобный скрип.

– Тогда по какому…

– По какому угодно другому обвинению. Ну, например… Вспомнил! В апреле де Бюсси напал на трактирщицу в Люблине и грязно ее домогался. Теперь злодей изловлен. Пан Опалинский, сажайте его под замок и отошлите гонца в Люблин, пусть привезет все необходимые заявления для суда. Впрочем, – он выдавил улыбку, – Хенрик вправе вас помиловать. Если вернется в Вавель. Иначе ждите милости только у палача.

– Вашу шпагу, пан де Бюсси, – протянул руку Опалинский, мне не осталось ничего другого, как снять перевязь.

Итак, на пути в Париж обнаружилась непредвиденная остановка, причем в точке старта. Длительность ее мне обещана до возвращения короля. То есть до бесконечности. А так все хорошо складывалось…

Почему в тюремных подвалах всегда живут крысы? Не мыши, не хомячки какие-нибудь, а крысы? Вывести их сложно, но можно. Боюсь, местная власть считала пакостных грызунов одним из средств давления на заключенных.

Через месяц я научился засыпать, не обращая внимания на попискивание, не вздрагивать, когда хвост задевал по лицу. Затем оброс бородой, как бродяга, большая часть физиономии покрылась волосами, из них периодически вытаскивал паразитов. На фоне вшей, тараканов и прочих мерзких инсектов обычные комары, проникающие в сырой подвал от Висленской низменности, казались милым напоминанием о прошлой нормальной жизни.

На мне тот же камзол, рубаха и шоссы, что были в ночь бегства. Как бы я ни привык и ни принюхался к ароматам подвала, запах собственного немытого тела раздражал неимоверно.

Но больше всего угнетали скука и безделье. Без интернета, машины и мобильного телефона я тем не менее жил в шестнадцатом веке куда более насыщенной жизнью, чем в двадцать первом. Практически каждый день был наполнен событиями, новостями, если их не хватало, мое окружение непременно искало развлечений, точнее – приключений на пятую точку и, как правило, находило, причем в результате таких развлечений отдать Богу душу казалось проще простого, некоторые, собственно говоря, и вправду ее отдавали.

Да, Матильда уступает в скорости «Харлею», но в целом я проводил в движении куда больше времени, чем в бытность атташе по культуре. Самолет еще быстрее мотоцикла, но ты просто сидишь в кресле авиалайнера, дремлешь или убиваешь время, вперившись в планшет.

Полная пассивность вышибла меня из колеи. Я разучился ничего не делать!

Вавельский дворец и крепость – город в миниатюре, здесь есть всё, даже небольшая тюрьма – для личных узников короля или особых персон. Правда, условия совершенно не графские.

Мой единственный канал связи с миром – болтливый тюремщик Станислас. Когда наступали часы его службы, а старший офицер городской стражи, над ним начальствующий, попадался нестрогий, Станислас непременно гремел ключами моей камеры и заходил проверить, надежно ли заперт самый опасный преступник Польши – насильник трактирщиц.

Служба в тюрьме не располагает к подвижности. Темно-бордовый кафтан Станисласа, похоже, не застегивался никогда, физически не вмещая острое пузо огуречной формы. Туповато-добродушное лицо толстяка неизменно сияло глуповатой улыбкой.

От него узнал: побег короля остается по-прежнему событием года. После Генриха я считался самой известной фигурой, связанной с дворцовым скандалом, народная молва приписала мне уже не четверых, а десятки убитых, счет раненых шел на сотни, будто я пробивался к туннелю с пулеметом наперевес. Я снова и снова пересказывал Стасу про свои стычки в Польше: под Лодзью, две у Люблина, дуэль у Казимежа и, наконец, про ту злополучную ночь. Пентюх внимал, отворив рот, точно так же дети слушают одну и ту же сказку десятки раз на ночь, и им не надоедает. В качестве платы он сообщал мне краковские новости, разумеется, только общедоступные, протиснувшиеся в сонное сознание увальня; хорошей памятью и красноречием стражник не отличался, порой нес откровенную чушь, заставляя переспрашивать и уточнять десятки раз, пока не докопаешься до истины. Это все же более творческое занятие, чем созерцать единственное оконце под потолком, мрачные серо-черные стены с потеками сырости и пятнами плесени, следить за крысиной возней.