Анатолий Матвиенко - Де Бюсси [litres]

Битва под Оршей? Точно! Локальная, мелкая, но очень громкая победа посполитой армии над передовым отрядом воеводы Михаила Булгакова мне была памятна по изучению российской истории в вузе.

– Насколько я знаю, литовский командующий под Оршей некто Константин Острожский неоднократно без зазрения совести менял подданство, воевал и за Московскую Русь, и за Великое княжество, отчего же ваш отец не согласился?

– Девиз на родовом гербе гласит: «Верность и честь». Поверьте, мы очень серьезно относимся к традициям. Что до Острожского… Бог ему судья. После Орши фортуна от него отвернулась навсегда, у стен Смоленска он потерпел неудачу. Дед был там ранен. И с окончанием войны, после мира с тартарами-московитами, жизнь на границе мирной никак не назовешь. Набеги, грабежи – это дело привычное. Не знаю, поверите ли, но там, на кордоне цивилизации, я научилась ездить верхом в мужском седле, владею кинжалом… Даже шрамик остался на руке от собачьего укуса. Не смейтесь! Рядом с варварами нужно уметь выживать.

– Что вы, мадам! Я просто грею дыханием окоченевшие пальцы.

На самом деле, откровения литвинки, ненавидящей восточных соседей (не без повода, надо сказать), меня по-прежнему немного шокировали. А ее высокомерное отношение к «тартарской» Руси, то есть Русскому царству, в ее представлении – дикому краю за пределами цивилизации, несколько раздражало. Руку на отсечение, литовские шляхтичи приграничными вылазками баловали не меньше. По поводу цивилизованности и дикости тоже поспорил бы, но не сейчас, не мог подвергать опасности тонкую ниточку откровенности, протянувшуюся между мной и Эльжбетой. Слишком дорого мне обошлась возможность оказаться с ней наедине в темной карете, чтобы портить минуту историко-политическими спорами.

– Младшая моя сестра – такая же и даже больше, о ней говорят «черт в юбке». Остается только посочувствовать отцу, вынужденному ломать голову, как выдать замуж двух бесприданниц. За худородного нельзя, честь не велит. А богатые женятся на богатых.

– Но ваша несравненная красота, она ценнее любого богатства в мире!

– Моя красота и есть проклятие. Мне еще семнадцати не исполнилось, как два молодых пана дрались на саблях за мою благосклонность, один через неделю умер от ран. А я ни одного из них не желала видеть! Потом сватался воевода Петр Ногтев из Смоленска, сын думского боярина Андрея Ногтева, говорил моему отцу… – Эльжбета набрала воздуха и вдруг начала лопотать низким голосом, явно передразнивая смолянина: – Люба ме дщерь ваша пуще живота ово злата, претворюся аще убо бяше блудодей да в винопитии грешен, алкаю вести под венец, пестовать-ублажать, таче виталище мое яко парадис, в бисерах да смарагдах, персты в злате, перси в шелках, занеже не видел красы краснее…

– Ох, пани Эльжбета, вы такие странные слова вставляете.

– Примерно так говорят в Тартарии. Вам непонятно? Клялся воевода в любви. Хоть он известный развратник и выпить не дурак, говорил – исправится, венчаться со мной желает, обещал богатую райскую жизнь в жемчугах, изумрудах, золоте и шелках. Я представляю этот рай – в высоком тереме, взаперти, где остается только рожать новых воевод и зеленеть от тоски.

– Позволю предположить, ему вы тоже отказали в благосклонности.

– Конечно! Но он был настойчив, навязчив, я уж боялась из замка выйти без охраны в дюжину человек. И тут проезжал Чарторыйский со свитой, блестящий шляхтич из древнего рода, маршалок, за шведов с Москвой воевал. Я не колебалась…

– Но не любили его.

– Любовь приходит потом. Или не приходит. Муж был воистину безумцем. Он дрался на дуэли по каждому, даже пустячному поводу, бился об заклад, проигрывал в карты целые состояния. Через год я стала даже беднее, чем до замужества. От безысходности мой супруг и принял предложение Сиротки встретить короля под Лодзью, Михаилу обещали простить все долги… Я случайно подслушала, панове не подозревали, что я заинтересуюсь… Почувствовала – дело может кончиться плохо, последовала за мужем. Предчувствие сбылось, заговорщики набрали слишком маленький отряд, чтобы одолеть королевскую стражу, и не победили даже вас с Шико. Мне Огинский потом поведал подробности… Простите, что упрекнула вас, де Бюсси. Верю, что не было другого выхода.

– А потом…

– Чарторыйский умер, но долги его остались. Сиротка думал свести меня с королем. Простите, сеньор, но ваш слащавый монарх вызывает большее омерзение, чем смоленский воевода. Радзивилл был прав, после проведенной в королевских апартаментах ночи я бы, возможно, задумала подсыпать яду Хенрику Валезы, но скорей отравилась бы сама.