Анатолий Матвиенко - Де Бюсси [litres]

Оружие собрано, трупы уложены вдоль дороги, в ближайшем пристанище оставлю записку местному старосте, что мы обнаружили этих жертв разбойничьего произвола и просим похоронить по-христиански. Жаль мне из них одного только Жака…

– Позвольте мне сопроводить вас в карете, мадам! – я робел, но проявил настойчивость, слишком много еще неясностей, их необходимо обсудить незамедлительно.

– Извольте. Я в вашей власти, – донеслось из глубины кареты.

Надо с этим кончать. Устроился на сиденье, не различая даже профиля своей спутницы. Слышал только ее дыхание.

– Это я нахожусь в вашей власти, с самой Лодзи, пани Чарторыйская, но предлагаю сосредоточиться на ближайшем – куда и зачем мы едем. Богопротивные суждения о желании смерти прошу оставить до визита к духовнику, хоть и уверен в его словах: Господь дает нам столько испытаний, сколько считает нужным.

– Мой наставник в Смолянах тоже твердил: смирись, прими и не противься воле Всевышнего.

Вот кому я обязан этическими крайностями в ее мышлении! Какому-то сельскому ксендзу или монаху.

– Мое предложение бежать во Францию всегда в силе, пани, но прямо сейчас оно трудноосуществимо. Вы можете открыть мне тайну, почему вас держали в заточении, затем увезли из Кракова, изобразив пожар в особняке.

– Пожар?! Что вы говорите, сеньор?

– Дом Радзивиллов сгорел, оттуда вытащили обугленные трупы. Я сам был готов броситься головой в огонь, увидев обгорелое женское тело в дорогом платье, и воистину благодарен своему лекарю, заметившему, что покойница никак не могла быть знатной дамой. – От анатомических подробностей ее избавил, Эльжбета не настаивала. – Слуги тоже сгорели заживо. Поэтому не стоит жалеть этих зверей, а тем более предлагать себя в жертву ради сохранения их подлых жизней.

– Князь Николай Радзивилл, наш великий канцлер, слывет порядочным человеком…

А она в первую встречу называла меня наивным, святая простота! Политики потому остаются не замаранными, что грязную работу за них выполняют личности вроде упокоенных мной Дон Кихота и Санчо Пансы. Впрочем, главный Радзивилл вряд ли был в курсе каждой мелкой аферы членов их клана.

– Охотно верю, что не все Радзивиллы подобны Сиротке. Но вы не ответили, моя прекрасная пани…

– Отвечу! Должна заметить, вы так чудно выражаетесь, сеньор де Бюсси! «Прекрасная пани» – все говорят. Но вот «нахожусь в вашей власти», «головой в огонь», «воистину благодарен»… Вы или поэт, или человек из другой эпохи!

Эльжбета – первая, кто догадалась! Значит, я верно предположил, что мы оба с ней – чужие для шестнадцатого века. Правда, от этого еще не стали близкими друг другу.

– И то, и другое. По поводу иной эпохи расскажу попозже, если представится случай, но коль заговорили о поэзии, прочту вам что-нибудь… такое. Что вы наверняка ранее не слышали.

Я и тут старался не лгать, будто сам сочинил. Во мне звучал вечный «Гимн любви» Эдит Пиаф, ее низкий и необычайно лирический голос…

Перевел на польский для Эльжбеты, французский язык двадцать первого века для нее труден: «Синее небо на нас может обрушиться, и земля разлетится вдребезги, мне это неважно, если ты меня любишь, мне наплевать на целый свет…»

– Какой странный язык! Мелодичный… Спасибо, сеньор де Бюсси. Признаюсь, недооценивала вас, считала заурядным парижским искателем приключений, из тех, у кого шпага острее, чем ум. Мне стало чуть легче. Наверное, я все же поделюсь с вами моей нехитрой историей.

В темноте кареты звучал ее грустный восхитительный голос под аккомпанемент скрипа полозьев по снегу. С места схватки я увез единственный трофей, зато он ценнее всех на свете!

– Быть дочерью благородного, но обедневшего шляхтича в Великом княжестве – дело трудное и не слишком почетное. У нашей семьи есть имения под Смоленском и в Оршанском повете… Да, я литвинка по отцу, мать из мазуров, хоть после Люблинской унии не столь уж велика разница, кто твои предки – ляхи, русы, жамойты, происходить от Гедеминов не менее почетно, чем от исконно польских родов. А во Франции как?

– Бургундца или нормандца невозможно спутать с гасконцем, особенно таким как Шико, я сам – анжуец. Но разница стирается, сейчас обычно обращают внимание – католик ты или протестант. Или даже, не приведи Господь, иудей.

– В Великом княжестве проще, – патриотически заметила Чарторыйская. – У нас уживаются и православные, и униаты, и мусульмане, и даже иудеи… Но я отвлеклась. Семью, еще во времена деда, разорила очередная война с Тартарской Русью. Московиты захватили Смоленск, но были разбиты под Оршей. Отец мог бы со всеми землями перейти в подданство к московскому князю, сейчас тот величает себя на греческий манер «царем», вернулось бы и смоленское поместье. Но традиции не велят.