Олег Дивов - День коронации [антология]

– Они представляли угрозу, – спокойно ответил Олег, как если бы они разговаривали о погоде.

– Ты… ты ведь мог их просто оглушить, – проговорил Андрей, все еще борясь с тошнотой.

– Как я уже сказал ранее, это было слишком рискованно. Если бы один из них очнулся, то мог бы убить вас и уничтожить слепки. Подобный риск был нецелесообразен.

Андрей запрокинул голову назад и закрыл глаза. Лифт мчался вверх, и уже через пару минут его встретят бойцы полицейского спецназа и он будет в безопасности. А вместе с ним и слепки. Слепки…

Андрей посмотрел на кейс в своей руке. Стоило ли оно того? Смогут ли личности этих, несомненно, великих людей из прошлого уравновесить ледяную, безжалостную логику машины? Превратить прагматизм в рационализм, а пирамиду приоритетов в справедливый гуманизм?

– О чем вы задумались, Андрей Владимирович? – поинтересовался Олег.

– О том, что, возможно, слепки нужно уничтожить, – тихо произнес ученый, опускаясь на колени и ставя чемодан перед собой на пол.

Пальцы скользнули на кодовый замок, проворачивая барабаны с цифрами.

– Простите? – голос Олега потерял всякую теплоту и стал жестким.

– Мы не можем полагаться на непроверенные гипотезы и надеяться, что слепки сделают машину человечной. Если это не сработает… если… если император получится таким, как ты. Я… я не хочу чтобы Россия оказалась первой страной, которой управляет искусственный разум, руководствующийся лишь списком приоритетов. Валентин был прав – это будет машинный тоталитаризм, а не утопия, о которой мы мечтаем…

– Простите, Андрей Владимирович, я не могу позволить вам этого сделать, – сухо произнес Олег. – Мои директивы ставят будущее страны и ее процветание выше, чем жизнь одного человека.

В следующую секунду мир перед глазами Андрея взорвался десятком разноцветных искр. Все еще лежавший в кармане конексус превратился под контролем ИскИна в шокер, который ударил ученого током. Андрей вскрикнул и повалился на пол, не чувствуя ног.

– Андрей Владимирович, пожалуйста, я не хочу вас убивать, но я не буду испытывать сомнений, если мне придется, – повторил Олег.

– Пошел ты… – процедил Андрей и пополз вперед, подтягивая себя на руках.

Следующий удар пришелся по мышцам груди, стало тяжело дышать, а левое плечо отнялось.

С трудом выбросив вперед все еще слушающуюся его правую руку, ученый провернул последний из барабанов замка и вжал кнопку открытия кейса. Ничего не произошло. Код был введен неверно. Андрей слабо ухмыльнулся и повалился лицом вниз, когда раздался едва различимый взрыв, и из-под крышки кейса заструился дым. Он лежал на полу и ждал добивающего удара, но его не последовало.

– Можете быть уверены, руководство проекта будет поставлено об этом в известность, – произнес Олег и добавил своим уже привычным тоном: – Я направлю медиков к лифту.

Двери кабины разошлись, открыв перед глазами Андрея серое небо и бетонную площадку, заставленную вертолетами. Холодный ветер ударил в лицо, растрепав ученому волосы. Бойцы в городском камуфляже вскинули оружие, а затем, не заметив никакой угрозы, приблизились к лифту. Один из них присел на корточки рядом с Андреем и проверил его пульс. Затем дотронулся до своего конексуса:

– У нас трехсотый, судя по одежде – сотрудник комплекса. Пришлите врача…

– Я все еще не понимаю, зачем вы это сделали! – выдохнул Ольхов, опускаясь на противоположный стул.

В комнате для допросов было стерильно пусто, под потолком гудели длинные лампы холодного света. Андрей сидел напротив в кресле-каталке. Врачи говорили, что его нервные окончания постепенно восстановятся, но пока он все еще был парализован ниже пояса. Олег точно знал, куда и как бить.

– Без этих дисков нам придется свернуть программу и начинать все с нуля. Правительство не пойдет на то, чтобы доверить всю полноту власти машине без матрицы личности, – продолжал Ольхов. – И вы как никто другой должны были это понимать!

– Я это и понимал, – кивнул Андрей. – А еще я понимал, что мы не можем полностью довериться машине и отпустить все рычаги. Мы можем полагаться на них, можем принимать их советы, но мы не должны отдавать им полный контроль. Ни одна машина не должна принимать решения о том, кому жить и кому умирать. Такое должно оставаться на совести и гуманизме человека.

– Ну что же… теперь за то, что вы совершили, вас будет судить уже новый император, – устало произнес Ольхов, откинувшись на стуле. – То, что вы сделали, – это саботаж и госизмена, но посмотрим, что человек скажет об этом.