Валерий Большаков - Багатур

Онуфрий, старательно тёршийся о штанину, стал выказывать признаки нетерпения.

— Погоди, кот, — сказал ему Олег, — сначала я отнесу багаж. Ручную кладь, понял?

Перетаскав баксоны к двери, оббитой чёрным дерматином, он открыл её и вошёл в квартиру, почему-то ожидая встретить запах затхлости — он-то покинул её двадцать лет назад! А вот для Онуфрия минул день или два. Или три.

Свалив в угол шубы и доспехи, уложив в ряд баксоны с добычей, Олег отправился на кухню и заглянул в холодильник. На его счастье, нашлась початая пачка пельменей. И «сельдь тихоокеанская жирная х/к». И картошка!

— Картошечка… — простонал Сухов плотоядно. — Сколько ж лет я тебя даже не обонял!

Картошечку Олег решил сварить в кастрюле. Для пельменей отыскался ковшик.

— Ма-а-ау-у! — заорал доведённый до отчаяния Онуфрий.

— Цыц! — сказал Сухов.

Хорошенько поискав, он нашёл кусочек заветрившейся колбасы, но котяра был неприхотлив, он не стал обращать внимания на вторую свежесть продукта. Слопал, урча.

Переварив картошку, Олег почистил селёдку, нарезал лучка, брызнул сверху маслица. Водочки бы… Да ладно, и так сойдёт. И Олег принялся пировать.

Но день кончался неумолимо, подгоняя вечер. Онуфрий повертелся на кухне, понял, что больше ему ничего не перепадёт, и с достоинством удалился. Сухов остался один.

Он побродил по квартире. Обрадовался, вспомнив про ванную, и просидел в горячей воде больше часа, пользуясь всеми шампунями, что были в наличии. Но и водные процедуры подошли к концу.

Вытеревшись, переодевшись в чистое, Олег разложил свои сокровища. Драгоценности и золото — в одну кучу, меха — в другую, оружие — в третью. Вернись он со всем этим барахлом хотя бы лет пятнадцать назад, то был бы счастлив и доволен. Но не теперь. Теперь он стоял на краю пропасти в тысячу семьдесят лет, отделявшей его от Елены. И как ему заполнить сей разрыв? Как вернуть счастье, оставшееся на том краю?

Резко зазвонил телефон. Олег вздрогнул и замешкался, вспоминая, где трубка и как в неё говорить.

— Алло?

— Пр-рывет… — сказал Пончик на том конце провода.

— Привет. Ты дома?

— Ага… Как ты?

— Хреново.

— Вот и я… Покой везде, вот и думаешь, думаешь, дума-ешь…

— Аналогично, шеф, — пришла Олегу на ум реплика из полузабытого мультфильма.

— Что будем делать? В рыцари тебе уже не попасть… Можно переводчиком — с древнерусского, греческого, старомонгольского…

— Спасибо, Понч, мне это не нужно.

— А что тебе нужно?

— Вернуться туда. А потом сюда — с Еленой.

— Олег, это невозможно.

— Понч, о чём ты говоришь? Ещё вчера был март одна тыща двести тридцать восьмого! Мы там были!

— Но как попасть в девятьсот тридцать седьмой?! Я даже не представляю себе!

— Будем думать, Понч. Мы всегда добивались, чего хотели. Лезли наверх, цепляясь руками и ногами!

— А теперь нам надо лезть вниз… Спуститься на тысячу семьдесят ступенек… Угу…

— Спустимся, Понч. Куда мы денемся.

— Ладно, Олег… Я ведь просто так позвонил, пожелать спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Понч.

— Спокойной… Ты звони, если что.

— Обязательно. Давай…

Положив трубку, Сухов вернулся в комнату и подошёл к окну. На улице было темно. В доме напротив ярко горели окна. Кое-где занавески были раздёрнуты, и глазу давались моменты чужой жизни. Подметая улицу светом фар, проехала машина. Затормозила, краснея «стопами». Жизнь продолжалась.

На стенке в прихожей тикали часы, китайский ширпотреб. Маятник размеренно качался, а секундная стрелка, вздрагивая, описывала круги, набавляя и набавляя возраст вселенной.

«Время, назад!» — скомандовал Олег, но часы не послушались, они шли в будущее…

Пифос — огромный широкогорлый кувшин в форме шара с плоским дном. В таких хранили зерно, воду, рыбу (обычно пифос закапывали в землю). Кстати, именно в пифосе проживал Диоген.

Ромейская империя — государство, которое принято называть Византией, хотя это то же самое, как если бы Российскую Федерацию именовали Московией.

Базилевс — император ромеев, то бишь византийцев.

Меса — Средняя. Главный проспект Константинополя, центральная улица.

Иша — «управляющий богатством»; как бы царь Хазарин, правящий от имени кагана. Надо особо отметить, что вся верхушка каганата, купцы-рахдониты, ведущие заморскую торговлю, и часть простонародья исповедовали иудаизм.