Шимун Врочек - Золотая пуля [litres]

Молчание.

Не люди, хотела сказать я. Вы людей хотя бы видели когда-нибудь? Вы хуже дикарей.

И тут Бак расхохотался. Вслед за ним начали смеяться остальные. Я закрыла глаза и погрузилась во мрак. Нет сил бежать. Нет сил думать. Нет сил ничего.

Чья-то рука зашарила у меня под рубашкой, легла на грудь, сжала. Я резко открыла глаза. Передо мной был Бак – огромная рожа его словно расширилась на весь горизонт, вправо, вверх и в стороны. Я застонала.

Я отодвинулась. Попыталась забиться в угол, туда, где меня никто не найдет. Бесполезно.

– Нет! Нет! – Я дернулась, отползла в угол.

Бак шел ко мне. Неспешно и спокойно.

– Не бойся, красотка, – сказал Бак хрипло. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

И вот тогда я действительно испугалась.

Не помню, что со мной было.

Кусок выпал из памяти. Разбился вдребезги и не собрать осколков. Не собрать.

Помню только, как встала. Сбросила с себя руку Бака – мохнатую, в веснушках, в рыжем волосе. Он даже не проснулся, только засопел.

Огненный Столп. Он во мне.

Я встала на ноги, пошатнулась. Во мне росло и ветвилось дерево боли.

На столе луч света из окна озарил патрон. Он вспыхнул золотом, отблески побежали по дому и попали в меня.

И тут я поняла. Господь говорит: возьми эту пулю, Бетти. Я подошла к столу, кровь текла по моим бедрам и капала на пол.

Я взяла патрон. Он сиял. Сиял, как божественное воздаяние. Я стала искать, куда вставить патрон, и конечно же нашла. В кобуре на стуле висел оружейный ремень Мормона. Из вытертой, старой кобуры торчала сандаловая рукоять «уокера». Я вспомнила, как Мормон смазывал кожу маслом, а потом вспомнила лица Джека и Мормона, как они были счастливы в том сарае.

Как их руки медленно и методично собирали этот револьвер, складывали детали одна к другой. Подгоняли друг к другу.

Привет, Бетти.

Как ты?

Я аккуратно вытащила револьвер. Тяжелый, очень тяжелый – почти как ружье. Я открыла защелку и увидела, что «уокер» заряжен.

Я покосилась на окно. Уже вечер. Нет, утро. Скоро рассвет.

Впрочем, какая разница.

Мне казалось, вокруг стоит жуткая непроглядная тьма. И я вою в этой непроглядной ночи, вою, не разжимая губ и не издавая ни звука.

Грешники спали вокруг вповалку, не раздеваясь. Они воняли кровью и грехом. Потом и кишечными газами. Они храпели и попердывали, словно самые обычные люди. Я подняла револьвер и обвела лежащих стволом.

– Праведников убили, – сказала я. Никто не проснулся. Если бы проснулся, я бы выстрелила, не раздумывая.

И вдруг я увидела – и холод лег мне на сердце. Я перестала дышать.

В очаге багрово догорали остатки дров. У погасшего очага лежала она. Тряпичная кукла по имени Алита, кукла Энни. Противная девчонка, украла имя для моей дочки.

В груди загорелась горечь. Я заставила себя вдохнуть. Теперь каждый вдох мне придется делать самой, потому что тело забыло, как это.

Я вдохнула и пошла к кукле.

Угнать чужую лошадь очень непросто. Только не с моими навыками. Может, у Джека бы получилось.

У Мормона точно.

Но все они были мертвы. Мормон и Джек. Мой отец и отец Джека. Наши матери, скво и не скво. Маленькая сестра Джека, я даже не помню, как ее зовут.

Моя маленькая Энни тоже мертва. И корова.

Осталась одна Бетти.

Поэтому я надела на Дюка седло и сбрую. Затянула, как могла, двойную подпругу.

Седло старое, из обшивки торчат клочки ваты.

Вывела старичка из конюшни и повела по двору. Пятна крови в снегу были почти черными.

Никто меня не остановил. Звери убили всех и не выставили часовых. Я привязала мерина с той стороны ворот.

– Я сейчас вернусь, – сказала я. Потом вздохнула и пошла обратно в дом.

Они все спали. Весь Содом.

Я подняла револьвер. Это тяжеленный, как ненависть, кольт «уокер». Наставила его на спящего Бака. На его рыжий волос, на его бледный, почти молочный цвет лица.

Я вспомнила, как он был во мне. От ненависти мир вокруг стал черно-белым и плоским.

Я взвела курок. Огненный Столп, приди.

– Бак, – сказала я.

Его веки затрепетали. Бак шумно зевнул, помотал головой.

– Бак.

Его веки начали подниматься. Когда он открыл глаза и увидел меня, я нажала на спуск.

От грохота заложило уши. Я повернулась. Убрала револьвер в кобуру. Я столкнула на пол лампу и смотрела, как быстрое жадное пламя бежит по дорожке, охватывает комнату. Как рвется вверх и лижет потолок. Как казнит правых и виноватых.

А потом, в дыму и криках вокруг, пошла к двери. Странно, но меня никто не остановил.