Максим Бондарчук: Легендарный [СИ]

Еще пару секунд от корпуса исходило сильное испарение. Датчики радиационного фона фиксировали резкое повышение всех допустимых значений, после чего предупредили об обпасности заражения самого пилота.

Мне удалось выровнять машину, стабилизировать его самые важные узлы и вывести на ровную поверхность, уходя все дальше и дальше от горевшего пламени. Робот последнего защитника опустил голову. Пилот был мертв. Из зияющей дыры валил дым и даже пламя, что должно было накинуться на новую жертву, старательно обходило стороной погибшую машину.

Дело было сделано. Бой закончился и потери были значительно с обеих сторон. Два наемника из звена погибли. Чей-то мех пострадал больше, чей-то меньше, но досталось всем и больше всего попалось Антону.

Войтенков едва удерживал машину от взрыва. Дымясь и коптя, как древний паровоз, он медленно шагал в безопасную сторону, разумно избегая любых мест откуда мог начаться обстрел. Я окинул взглядом Комплекс. С ужасом увидел, что всего пару часов назад желтые пшеничные поля и зеленые луга вдруг превратились в черную сажу, где не было ничего живого. Огонь уничтожил все это, продолжая жадно поглощать то, что еще оставалось целым.

Султан связался со мной чуть позже, когда звено отошло на прежние позиции и ждало дальнейших указаний. Он был рад, хотя и сдерживал себя от слишком сильных, бросающихся в глаза эмоций, поблагодарил нас и приказал уходить.

— Вас будет ждать грузовой корабль во втором квадрате.

Мы вернулись туда так быстро, как смогли. Путь замедлял лишь мех Войтенкова, но поделать тут ничего было нельзя. Вскоре, когда все машины были погружены и космический корабль пронесся над полем боя, я увидел какие ужасные последствия были у этой операции. Тысячи гектаров вокруг были выжжены дотла, здания комплексов, теплицы, жилые помещения и лаборатории превратились в пепел. Не осталось ничего, что могло бы быть восстановлено и продолжить работу. А люди… их почти не стало. Обугленные тела лежали повсюду. Их наверняка были тысячи, но взлетев очень высоко, я уже не мог разглядеть местность и просто смотрел вниз, понимая, что все это было сделано моими руками, и руками тех, кем я командовал в тот момент.

— Что за черт? Почему все пошло не по плану?! — кричал я, едва войдя в кабинет к Султану.

Он спокойно сидел на своем кресле, отвернувшись к широкому окну, где открывался вид на планету. Затем медленно повернулся ко мне и посмотрел блестевшими искусственными глазами.

— Все прошло как надо. Ты выполнил задание.

— Убивать мирных не входило в задание!

— Ты и не убивал их, — совершенно спокойно отвечал он.

— Да, но я чертовски этому поспособствовал! — я подошел к окну и указал туда рукой. — Там погибло по меньшей мере несколько тысяч человек. Они сгорели заживо так и не поняв кто и зачем на них напал!

— Почему ты так остро на это реагируешь? Ты столько лет служишь мне и только сейчас стал замечать, что война приносит не только деньги, но смерть, разруху и уничтожение.

— Есть большая разница в кого стрелять и ты это прекрасно знаешь.

Султан промолчал, дав мне немного времени остыть.

— Они все погибли, — продолжал я, — все, до единого. Когда корабль взлетел, я пытался разглядеть хоть кого-нибудь живого, но не нашел даже малейших признаков жизни. Этот комплекс стал для них могилой.

— Успокойся, — ответил Султан, поднявшись с кресла и подходя ко мне. — Ты просто устал. Немного отдыха, пару часов сна и все пройдет.

— Нет-нет-нет, — причитал я, — все это не так. Все слишком сложно.

— Но разве там, откуда тебя вышвырнули, вам не говорили про все это?

— Нам рассказывали ради чего все это будет происходить. Деньги — это не та причина, чтобы можно было спокойно спать после всего увиденного.

Я повернулся к нему.

— Я хочу бросить все это, — вдруг резко заявил я.

Мне казалось, что эти мысли, зревшие внутри меня и, наконец, выплеснувшиеся в виде слов застанут Султана врасплох, но тот остался непробиваемым и после этого. Я слышал только его натуженное дыхание, как будто два огромных кузнечных меха раздувались и сжимались внутри его груди.

— Я ждал этого.

— Ты знали, что я скажу это?

Он повернулся к окну.

— У меня были сомнения, что потеряв смысл существования вернорожденные рано или поздно начинают задавать себе вопрос «Зачем?». Странно все это, но ты не первый, и, к сожалению, не последний кто вот так вот ставит меня перед фактом. Я не могу тебя держать, Эдвард, у меня просто нет для этого сил. Ты с полна отплатил за свою свободу еще там, на Эль-Данго, но твои действия на протяжении этих двенадцати лет только укрепили меня в мысли, что ты просто абсолютная копия своего отца. Тот тоже не мог смириться с очень многим, что творилось вокруг него, часто вступал в спор с руководством Клана, дискутировал на фундаментальные темы самой сути кастовой системы, иногда, очень рискованно предлагая отступить от нее. Ему не были чужды простые чувства вольняг, поскольку сам он и многие из тех, кто вступил в то время в ряды Клана Волка были простыми людьми. Это уже потом для него открылись пути к Священному пулу, к обители, в которой сосредотачивались самые ценные генные материалы Клана. Подумать только, ты и Эдвард. Две копии — ранняя и поздняя, а разницы совершенно никакой. Даже рабство не сделало из тебя зверя, хотя ты очень старался, пытался вырваться из той кутерьмы, в которую тебя загнали обстоятельства, калечил себя, измывался над собой, но гены, гены то никуда не спрячешь. Они как нитка за иголкой всегда будут идти за тобой, куда бы ты не направился. Не вини себя в смерти тех несчастных — такова жизнь. Кто-то погибает, кто-то продолжает жизнь. Не спорю, очень многое из того, что произошло там, — он указал своей высохшей, похожей на ветку давно сгнившего дерева, рукой на планету, — будет еще очень долго преследовать тебя, но это как раз таки и есть доказательство того, что ты человек, а значит горе других для тебя не просто слова. Ты чувствуешь это своим сердцем, нутром, которое вроде как перестало воспринимать боль и страдания. Тебя тренировали, закаляли, делали машину для убийств, но не смогли. Ты все еще человек. Плохо это или нет, сказать сложно, но в твоем случае тебе стоит принять это как неизбежное, ведь ты — Эдвард, а это уже чего-то да стоит.