Вера Каменская - Чиновник для особых поручений

– Ладно, коллега, – зевнул Кошко. – Давайте спать, пожалуй. В Киев только завтра вечером прибудем, а государь приедет дней через пять-шесть. Так что время, я думаю, у нас есть. Да, как вам здешние удобства? У вас-то, поди, прогресс шагнул так далеко, что нам, темным, и не снилось?

– Как вам сказать, – уклончиво ответил Стас. – Я же в генеральских вагонах не ездил. В простых, само собой, такой роскоши нет. Но поезда, конечно, быстрее ходят. Спокойной ночи, ваше высокопревосходительство.

Он понемногу начинал врастать в эту новую старую жизнь.

…Поезд прибыл в Киев, когда уже начало смеркаться. Путешественники вышли на перрон. Правда, было еще достаточно светло, и фонари не горели.

Когда они вышли на привокзальную площадь, к ним лихо подкатила пролетка.

– Куда изволите, господа?

Стас оглянулся на Аркадия Францевича – он и в прежней жизни в Киеве никогда не был.

– На Фундуклеевскую, в «Эрмитаж», – небрежно бросил тот, усаживаясь на сиденье.

– А что, извозчик не знает, на какой улице гостиница? – тихонько хмыкнул Стас.

– Чтобы кругами не катал, как приезжих, – отмахнулся Кошко, думая о чем-то своем.

Оказывается, трюки таксистов родились до появления собственно такси как такового. Вот уж воистину, ничто не ново под Луной.

Поняв, что статскому советнику не до него, Сизов откинулся на мягкое сиденье, с интересом разглядывая улицы, по которым их вез извозчик. Они не слишком-то напоминали те старые хроники, которые ему приходилось видеть. Может, потому, что черно-белые фильмы с неестественно спешащими персонажами мало напоминали вот эти улицы с живыми и спокойно идущими по своим делам людьми. Скорее это походило на изображение из художественного фильма. Строго говоря, эти улицы, что называется, глаз не цепляли – все обыденно, разве что прохожие одеты чуть иначе, да разные там пролетки и кареты вместо автомашин.

Они вышли возле гостиницы «Эрмитаж», никем не встречаемые, и прошли внутрь. В огромном холле, за стойкой, скучал портье. При их появлении он мгновенно сбросил с себя сонную одурь и уставился на вошедших с величайшим вниманием.

– Номер на двоих, – бросил Кошко, небрежным жестом подавая паспорт.

Стас подал свой, мельком отметив, что паспорт сыщика выписан на имя мещанина Фадеева Ивана Петровича. По-видимому, и здесь хватало интриг между службами. Если так, задача их усложняется на порядок – вряд ли глава здешней жандармерии примет их с распростертыми объятиями и будет обсуждать с ними свою агентуру.

«Я бы точно не стал», – честно признался сам себе Стас, шагая за начальством по ковровой дорожке в номер.

В процессе дальнейшего обсуждения деталей операции выяснилось, что он был абсолютно прав в своих подозрениях.

– Кажется, одно дело делаем, – с досадой говорил шеф российского сыска, расхаживая со стаканом чая в руках по роскошному номеру. – Ладно бы оно касалось чего-то действительно секретного.

Стас хмыкнул.

– То, что эти рэ-эволюционэры, – Кошко произнес это слово с невыразимым презрением, – стучат жандармам друг на друга, как очумевшие дятлы, – секрет полишинеля. Надеюсь, хотя бы вам, в конце XX века, незнакомы эти беды?

– Какое там! – вздохнул опер. – Как бы еще не хуже, чем у вас.

– Как? – пораженный, Кошко встал, как изваяние. – Стоп! Разве я неверно понял, что у вас там… м-м… государство рабочих и крестьян, так?

– Так, – обреченно кивнул Стас, чувствуя себя лектором, которого обязали втолковать младшей группе детского сада, чем просто коммунизм отличается от военного коммунизма.

– А кто у вас там революционирует, позвольте полюбопытствовать? Что там, у рабочих и крестьян, свои парии и патриции появились?

– Вы удивительно точно выразили суть проблемы! – Сизов криво усмехнулся. – Впрочем, они никуда и не девались.

– Да-а… – покачал головой сыщик. – Бедная Россия… Похоже, не суждено ей долго жить без потрясений.

– Ну, кто предупрежден, тот вооружен.

– Что?! Что вы хотите сказать?

У статского советника Кошко был такой вид, словно его тюкнуло по темечку ньютоново яблоко. Опер смотрел на него с усмешкой. Едва он окончательно осознал, что попал в этот мир всерьез и надолго, пришло понимание того, что если можно остановить убийство Столыпина, почему бы не остановить революцию?

Как бы ни вздорно это звучало, задача не показалась ему безнадежной. Трудной, почти невозможной – да! Но, как у нас говорят, «чуть-чуть» не считается. Стас, конечно, не был каким-то там идеалистом, какое там! Скорее, решая какую-то задачу, он становился прагматичным до безобразия. Но, как это ни парадоксально, среди сослуживцев старший лейтенант Сизов слыл безбашенным идеалистом. По той простой причине, что опера, «напавшего на след», не могло остановить ничто, кроме разве что прямого приказа. Да и то… Прыжки с крыши на крышу, проникновение в квартиру через балкон на седьмом этаже и прочие подвиги создали ему репутацию, которой он, как трезво оценивал сам Стас, ни в коей мере не заслуживал. Лучше всего, пожалуй, его характеризовал один случай. Тогда в крупных городах России как раз набирали силу подростковые банды. Драка «район на район» была в то время обычным делом. Он заступил дежурным по отделению, а вечером ему по «прямой связи» дежурный по городу сообщил, что навстречу друг другу движутся две большие группы подростков, и предполагаемая встреча должна произойти именно на их территории. ОМОН поднимать поздно – успеют разве что уже к разгару побоища. К тому же дети… Черт его знает, действительно ли «городовой» считал, что спецназ поднимать нецелесообразно, или просто «отмазывался», потому что проспал это дело! Стас в это вникать не стал – какая теперь разница? Чем дежурный по отделению может отреагировать на массовую драку? Да ничем. Это прекрасно понимали оба, просто один «сливал» ответственность на другого. И у этого «другого» выхода было два. И оба тупиковые: ни хрена не делать, сославшись на то, что в его подчинении на момент поступления информации были только помдеж и водила, либо выехать туда одному и стать жертвой группового нападения. Даже если повезет остаться в живых и сохранить табельное оружие (если, конечно, можно поверить, что любопытные малолетки не станут забирать оружие у лежащего трупом мента), долгое отписывание в прокуратуре по разным глупым вопросам.