Франсис Карсак - Том 5. Так скучают в Утопии

Хотелось бы верить, что мои мемуары не вызовут дипломатических бурь и не рассорят меня с теми из моих друзей, которые фигурируют на этих страницах: я описал их такими, какими видел, а видел я их такими, какими люблю. Да простят они меня, если я их чем-то обижу.

Ж. Б.

Кобальт, июнь 104 г.

То утро 14 июля я помню так, словно это было вчера. Едва рассвело, я поднялся на мостик, — мне нравится наблюдать за восходом солнца над морем. Впрочем, тут в какой-то мере присутствует и личное удовлетворение, которое я всегда испытываю при мысли о том, что мне удалось встать так рано. И потом эта свежесть, эта, столь особенная, атмосфера, это благостное затишье! И краски неба! В то утро не было ни малейшего тумана. Гелиос появился резко и внезапно. Каждая выпуклость, каждая надстройка «Любознательного» тотчас же обрела чрезмерную тень: бесчисленные выступы самых различных геометрических форм выгибались и искажались по воле волн.

Глядя на все это, я позволил себе предаться смутным мечтаниям. Мне вдруг пришло в голову, что наше судно выглядит явно неуместным в этом море. Впрочем, как это было бы и в любой другой точке Теллуса, если хорошенько подумать. Да и мне самому было здесь не место, пусть я и родился на Теллусе, и мой отец тоже, и мой дед перед ним. Ведь, в сущности, разве мы не чужаки на нашей собственной родной земле?

Затем перед глазами у меня возник образ моего прадеда, «Старика», как мы, мальчишки, называли его между собой.

Я довольно-таки хорошо его помню, сгорбленного, с все еще живыми глазами, так много повидавшего на своем веку. Подумать только: он видел Землю и Францию, старую, в каком-то роде настоящую Францию!

Ему Теллус казался еще более чужой землей. С большим или меньшим успехом ему удалось внушить эту мысль и всем своим родным и близким, в том числе и моему дяде Пьеру Бурна, долгие годы жившему вместе с нашим пращуром (дядя даже писал под диктовку Старика его мемуары). Мой дед тоже порой говорил, что чувствует себя здесь чуть ли не ссыльным. Как и мы с отцом, он, разумеется, родился в Кобальте, но мы почему-то всегда видели в нем едва ли не современника тех, кого забросило сюда в результате той невероятной катастрофы. Он знал их так близко, что во многих ситуациях даже вел себя так, как, вероятно, повели бы себя они...

Я прервал свои мечтания, для того чтобы вглядеться в горизонт: вдали, против света, отчетливо виделась тонкая черная полоса.

— Скажи-ка, Поль, а это не земля вон там, впереди?

— Да-да, мы уже почти дома. В бинокль, вероятно, уже можно различить Нотр-Дам-де-ла-Мер [28] Аллюзия на Нотр-Дам-де-Пари: Собор Парижской Богоматери. В данном случае можно перевести как: «Собор нашей морской Богоматери». . На вот, взгляни.

С Поля словно рукой сняло всю его сонливость. В один миг он вышел из своей неподвижности и молчания. То был уже не старший помощник капитана «Любознательного», — то был Поль Делькруа, однокашник по кобальтскому лицею, вместе с которым мы плавали уже около года.

Около года? Скорее даже — года полтора. «Третья экспедиция «Любознательного», поисково-археологическая экспедиция в Новом Эквадоре, декабрь 73 — июль 75 года»... Быть может, лет через пятьдесят школьники будут знать это наизусть... Кофе, хлопок и каучук — прекрасная добыча! Я отдавал себе отчет в том, что в глубине души вовсе не прочь стать знаменитым, поэтому уже заранее дрожал от мысли о том, что вскоре предстану перед Федеральной академией наук! «Господа, имею честь представить вам основные результаты последней экспедиции корвета «Любознательный» в Новый Эквадор»...

Новый Эквадор! Ужасное название! Все здесь было «новым»: Новая Франция, Новая Америка, Нью-Вашингтон, Новая Африка, Новая Австралия... Зачем? Во избежание путаницы? Но сейчас у нас лишь один из сотни с уверенностью сказал бы, где находились эти старые страны. Да это уже никого и не интересовало. За исключением меня да еще нескольких человек... Тем не менее мы продолжали с уважением относиться к названиям, имевшим право на существование разве что во времена наших предков. Как правило, все уже говорили просто «Франция», «Америка», но экзотические названия — как, к примеру, «Новый Эквадор» — жили более продолжительной жизнью.

Так, перескакивая с одной мысли на другую, я подкрутил резкость одолженного мне Полем бинокля. Контур берега проявился с большей четкостью.