Франсис Карсак - Том 5. Так скучают в Утопии

— А что это за красноватые пятна, мсье?.. Вон там, рядом? — спросил в гнетущей тишине самый юный из парней.

— Какие еще пятна? А, эти? Оксид железа, вероятно. Мне сейчас не до каких-то там пятен ржавчины!.. Патологический череп!

Никто не позаботился о том, чтобы собрать эти «пятна ржавчины» для анализа. Однако если бы это сделали, то могли бы в них обнаружить — в необычайно большом проценте — хром, кобальт и ванадий, металлы, совершенно неизвестные в эпоху палеолита.

Ребенок родился весной, когда большая ежегодная оттепель высвобождала реки и приводила в движение почву на склонах в виде грязевой лавы. Согласно обычаю, он был представлен вождю, который осмотрел его и равнодушно позволил ему жить.

Он не был отмечен никаким необычным знаком. Для современного человека он ничем бы не отличался от любого другого новорожденного. Характерные признаки его расы — низкий, скошенный назад лоб, огромные надглазничные валики, отсутствующий подбородок и выступ в форме шиньона в затылочной части черепа — должны были развиться гораздо позднее, уже в юношеские годы. Он был передан взволнованной матери, ожидавшей в сторонке, и племя забыло о его существовании.

Времена были благоприятными для племени. Северных оленей было в изобилии, да и бизоны носились по степям несметными стадами, где хватало и совсем юных, убить которых не составляло труда, — у этих и мясо было более нежным. Укрытие тоже имелось: почти пещера, что лучше защищало от холода, но с широким входом, через который внутрь попадал солнечный свет. Под сводом, позади разведенных полукругом костров, преграждавших вход тем достаточно сильным хищникам, которые осмелятся напасть даже на полсотни воинов с огромными руками, стояли покрытые плохо выделанными, вонючими шкурами чумы с каркасом из связанных деревянных палок. В расположенных по соседству известковых осыпях, представлявших собой результат разрушения склонов из-за сильных заморозков [22] Вода попадает в трещины, замерзает, и так как лед занимает больший объем, чем вода, трещины расширяются, что приводит к откалыванию кусков породы. , необработанный кремень встречался в виде крупных желваков, также он попадался в речных наносах и в глине на плато, которую размывали дожди. Самые близкие чуждые племена располагались в трех днях пути и все до одного были гораздо слабее. Наконец, и климат, после более продолжительного, нежели обычно, периода влажности, начал становиться более сухим и холодным. Вдалеке, на самом Севере, давно уже пришли в движение никогда не виденные этими племенами огромные ледники, вновь устремившиеся к Югу.

Жизнь была суровой и, конечно, опасной. Неосторожного или невезучего подстерегала смерть — от когтей пещерного льва или медведя, от рога раненного бизона или острого копыта северного оленя, от силы скрытных и многочисленных волков. По равнинам бродил большой мамонт. Как правило, племя и он жили в мире, но некоторые старые одинокие самцы не соблюдали перемирие, и порой в вытоптанной степи находили красноватую кашу, в которую превращались попавшиеся им под ноги охотники. Шерстистый носорог, эта глупая и близорукая громадина, легко бросающаяся как на куст, так и на человека, также был опасным спутником. Но гораздо более опасной, чем какое-либо из этих животных, была невидимая смерть, та, что поражает молнией, сжигает огнем, приходящем из чащи, в высохшей летом траве, та, что проникает в горло, грудь или живот, вызывает покраснение кожи, затрудняет дыхание и часто заканчивается удушением. Этой последней смерти кланы людей платили тяжелую дань: лишь немногие из детей доживали до того возраста, когда уже могли считаться мужчинами, лишь немногим из мужчин доводилось увидеть больше тридцати вёсен. А ведь были еще и несчастные случаи, утопления, ссоры, война, когда случайно встречались два племени. Этим объяснялась относительно небольшая, несмотря на отсутствие голода, численность людей, а также тот факт, что каждая женщина, после ее двенадцатой весны, имела столько детей, насколько она была старше двенадцати лет.

Мальчик рос, не зная болезней. Первые свои шаги он сделал очень рано, под навесом укрытия, среди сверкания осколков кремня, брошенных орудий, обглоданных костей и гниющих туш. Зимы сменяли одна другую. Когда он достиг своего пятого года, ему дали имя ребенка, которое он должен был носить до юности: К’варф. Тогда же ему, сообразно возрасту, поручили и первую работу: собирать ветки в непосредственной близости от пещеры, — даже будучи суровым, почти грубым, к детям племя относилось не без нежности. К тому же любого самца, проявившего плохое обращение с ребенком, ждало единодушное порицание женщин вкупе с насмешливым безразличием других охотников. Словом, ранее детство К’варфа было настолько счастливым, насколько оно могло быть таковым в безжалостном мире, детство неандертальца.