Анатолий Матвиенко - Последнее испытание [CИ]

На июльском крымском солнцепеке не легче, чем в тропиках. Температура воздуха в тени до 40 градусов Цельсия, вот только тени нет нигде. Источников пресной воды мало, внутренние керченские озера соленые, в середине лета высыхают и превращаются в болота. Поэтому переход от Керченского залива до озера Ачи растянулся на трое суток и разбился на короткие отрезки от одного водопоя до следующего, где можно напоить восемь тысяч лошадей.

Косагов мучился на жаре, как и все его земляки. Уроженцы средней полосы, они впервые попали так далеко на юг. Если им сказать, что здесь, на берегу моря, когда-нибудь возникнет курортная зона, и московиты будут платить деньги за возможность отдохнуть пару недель, солдаты бы сочли шутника юродивым. Григорий с удивлением рассматривал невозмутимого пожилого генерала, воевавшего летом на юге Франции и в октябре в Египте, которого крымский зной не застал врасплох.

Лишь на ночных стоянках, распрягая коней и выставляя боевое охранение, россияне в одном исподнем забегали в черноморские волны, смывали грязь и усталость дневного перехода. Рейтары и драгуны держались порознь. Хотя последние были куда лучше вооружены, обучены и обладали боевым опытом по штурму Азова, дворяне считали себя белой костью и голубой кровью, для которых общение с простой солдатней возможно только сверху вниз. Особенно знатных задевало, что драгунские десятники были из простонародья, занимая в военной иерархии более высокое положение, чем рядовые конники дворянского полка.

На последней ночной стоянке Косагов подошел к фон Бокену. Полковника настораживала близость феодосийского гарнизона и возможность неожиданного нападения в любой момент.

– Яволь, завтра есть возможность атака кавалерии, – подтвердил немец, которого ничто не могло вывести из душевного равновесия. – Зэр гут.

Григорий помнил неожиданное заявление германца при Ромодановском о том, что многочисленный враг хорош в одном месте, чтобы его уничтожить. Он тогда принял заявление фон Бокена за браваду и желание поддеть трусливого боярина. Но, оказывается, генерал именно так рассуждал на практике.

– Фортеция Кефе имеет пятнадцать тысяч татар артиллерия, инфантерия унд кавалерия. Получает подкрепление от хана Герая десять тысяч кавалерия. У нас не есть достаточно зольдат блокировать. Могут сбежать. Ожидаю, кавалерия нападает раньше, получит капут, отступит в фортецию. Там мы их брать, пленные на корабли, хану ультиматум – отдать Керченский полуостров или капут всему Крыму.

Услышав, что фон Бокен равнодушно ожидает удара кавалерийской лавы, превосходящей русских по численности в два с половиной или три раза, да еще планирует сохранить войска в количестве, достаточном для захвата и удержания крепости, Косагов схватился за голову, затем вознес молитву Господу о том, как пережить завтрашний день.

Ночь, звездная и теплая, шуршание волн, лунная дорожка, силуэты фрегата, корветов и парусников в море, шаги часовых, громкое дыхание лошадей. Солдатам не спалось. Они впитывали эти зрительные образы и звуки, понимая, что некоторым из них следующий вечер уже не увидеть.

Нуреддин Кул-Болду из правящей династии Гераев, но от боковой ветви, не дающей возможность претендовать на престол, также долго не спал, рассматривая ночной пейзаж с крепостных стен Кефе. Он рассчитывал поднять свои акции мощной военной победой и попытать счастья, когда Селим Гирей в очередной раз задумает отречься от власти и удариться в религию.

Увидев воочию мощь французской корабельной артиллерии, нуреддин решил не отсиживаться за крепостными стенами и напасть в поле. Согласно донесениям конных разъездов, следивших за продвижением гяуров к Феодосии вдоль берега моря, их армия невелика. Как бы ни были сильны пушки неверных, огромное численное преимущество татар и их боевой дух не дают сомневаться в победе. К тому же, чем дальше от берега, тем сложнее орудиям кораблей вмешаться в битву.

На рассвете, когда еще не растворились в синеве последние звезды, а дневная жара не начала раскалять песок, фон Бокен услышал тревожный голос Мошаду:

— Михаэль, внимание! Из крепости выходит конница, соединяется с прибывшими вчера. Не позднее чем через час они начнут.

— Данке, Бартоломео, — стряхнувший остатки сна генерал объявил тревогу.

Лагерь зашевелился, срочно седлали лошадей, офицеры суетились, собирая свои подразделения. Собрав командиров полков, фон Бокен довел до них диспозицию. Слушая план, отдававший смесью трезвого расчета и авантюризма, полковники мрачнели, но ничего не могли предложить лучшего.