Дэвид Эннендэйл - Грешные и проклятые

- Вы командир этого полка. Если вы считаете, что это ловушка, то это ловушка.

Он усмехнулся.

- Хороший ответ. Хотел бы я, чтобы у меня была сотня таких как вы, Валемар.

- Комиссар .

- Конечно. Комиссар. К сожалению, вы только один. Как и я.

В его голосе действительно явно слышалось сожаление. Мне это не понравилось. Инструкции на этот счет ясны. Сожаление ведет к сомнению, сомнение к страху, страх к предательству…

- Лишите несогласных их званий, - сказал я.

Он покачал головой.

- Вы видите простые решения там, где их нет.

Я не понял, что это значило, и решил оставить без внимания.

- Вы хотите, чтобы я расследовал?

- Нет. Это последнее, чего я хочу.

Он перешел к другой теме.

- Как солдаты? Как их настроение?

- В целом лояльны, - сказал я без промедления.

Он засмеялся. Я услышал подобострастное хихиканье позади и, обернувшись, увидел адъютанта, перекладывавшего стопки документов. Адъютант попятился от моего взгляда. Я знал, что он боится меня, хотя не слишком думал об этом. Он имел основания бояться. Если я решу, что он заслуживает казни, его близость к полковнику не спасет его. Я подождал, пока адъютант прошмыгнет в другой конец бункера, после чего объяснил полковнику свой ответ.

- Моральный дух солдат пострадал, но еще в приемлемых параметрах. Разговоры о дезертирстве неизбежны, но я уже вычислил потенциальные векторы.

- Векторы… вы имеете в виду людей?

- Четверо мужчин, две женщины.

Полковник кивнул. Металлическая часть его челюсти дернулась, словно от нервного тика.

- И ваше решение?

Я пожал плечами.

- Пока – наблюдение.

- Я удивлен, что вы еще не казнили их.

- Нет смысла. И они еще не совершили преступления. Пока что, - моя рука скользнула к пистолету, и я похлопал по кобуре. Но они его совершат. И когда они его совершат, я покараю их в назидание другим.

- Надеюсь, не всех сразу, - он посмотрел на меня. - Только не снова.

В его голосе слышался едва заметный оттенок упрека. Это задело меня, ибо я никогда не превышал свои полномочия. Никогда. Я только исполнял свой долг. Солдаты знали это, и полковник тоже знал. Я всегда только исполнял свой долг, как повелел Бог-Император. Для этого я и жил.

- Это будет зависеть от них, - ответил я, не позволяя гневу проявиться в моих словах.

Полковник внимательно посмотрел на меня, его бионический глаз пощелкивал, линзы переключались в световом спектре. После этого он снова отвернулся.

- Вы свободны, комиссар.

Я козырнул и вышел, едва не споткнувшись о его адъютанта. Ногой я отпихнул идиота в сторону, не обращая внимания на его дурацкие протесты. Ему не следовало путаться под ногами и подслушивать, о чем говорят начальники. Адъютанты были неисправимыми сплетниками. Если бы убить их всех, это значительно улучшило бы моральное состояние полка. Я не сомневаюсь в этом и сейчас.

У бункера слонялись несколько солдат, и я сразу учуял в воздухе запах курительных наркотиков. Я посмотрел на них, сохраняя бесстрастное выражение лица.

- Разве вы не должны быть на своих постах?

Курение на посту было запрещено. Оно притупляло чувства и расслабляло людей. Кроме того, огонек сигареты делал курящих легкой целью вражеских снайперов.

Солдаты бросились в стороны, как испуганные птицы. Я охотился на птиц, когда был мальчишкой. До того, как Схола Прогениум сделала меня мужчиной. Я до сих пор помню, как бились их крошечные сердца, когда я держал их. Помню треск их хрупких костей, когда я сжимал руку и сворачивал им шею. У людей много общего с птицами. Маленькие, бесполезные жизни, существующие только для самих себя. Полк дал им – нам – цель существования. Смысл. И все же столь немногие из них были благодарны за это.

Они были слишком глупы, чтобы видеть свет Императора, как видел его я. Я уже говорил это, но могу и повторить. Они были тупыми скотами, а я – я был ангелом того немногого хорошего, что было в их природе. Я направлял их, как Бог-Император направлял меня. Это мой долг, и я воистину рад этому.

Я направился обратно к своему бункеру. Начался дождь. Большие пепельные капли обрушились на растянутые над траншеями сети, забарабанили по крышам бункеров. Струи дождя потекли по моей фуражке, заливаясь за воротник и обжигая шею. Дождь был горячим, как и грязь, и когда он начинался, то шел ливнем. Я был вынужден укрыться в одном из временных убежищ, вырытых в стене траншеи. Как и все они, это была просто ниша, покрытая сетью или листами металла. Иногда солдаты расширяли и углубляли их, выкапывая новые дороги в темноте, и еще больше запутывая изгибы и повороты траншей. Это было запрещено, но мне еще никого не удалось поймать за этим. Отчасти я был этому почти рад.