Дэвид Эннендэйл - Грешные и проклятые

Позже я думал, что, возможно, он в действительности пытался помочь мне. Но в то мгновение я действовал инстинктивно. Когда я почувствовал его тяжесть, моя рука скользнула к пистолету. Бурлящая грязь отшвырнула нас назад и стала бросать туда-сюда. Я пытался закричать, но тут же оказался с полным ртом мерзкой грязи.

Мы боролись во тьме. Кто-нибудь, возможно, предположил бы, что он просто пытался выбраться из грязи. Но я знал, что это не так. Не так уж часто солдат пытается убить комиссара. Такое преступление означает казнь или нечто худшее. Но такое случается. И со мной это случалось не один раз. Иногда они пытались убить меня от отчаяния, а иногда потому, что сходили с ума…

Но в этот раз… в этот раз было по-другому. В удушливой тьме его респиратор сорвался с лица. И я увидел его глаза. Синие. Ярко-синие. Как небо мира, который я едва помню. Как глаза человека, которого я казнил тогда утром.

И на мгновение это был он . Только на одно мгновение. И лишь когда я почувствовал, как острие его штыка запуталось в складках моей шинели, мое потрясение уступило место гневу.

Я слышал его сдавленные ругательства, похожие на рычание зверя. Локтем я ударил его по виску, пытаясь выиграть достаточно пространства, чтобы выхватить пистолет. Его штык прорезал мою шинель. Я схватил его за руку, и штык рассек мое запястье. Его колено врезалось мне в живот, и я задохнулся. Он схватил меня за горло, и, тяжело дыша, издал яростное рычание.

Острие штыка пронзило мою щеку, и мои пальцы сомкнулись на его запястье. Я сдавил сильнее, и его рука судорожно разжалась. Штык выпал, и я метнулся за ним. Кипящая грязь пузырилась, обжигая мое лицо и шею. Он бросился на меня, пытаясь вцепиться мне в голову.

Я схватил штык, и, обернув, всадил во что-то мягкое. Нападавший издал тихий стон, его глаза испуганно расширились, и он осел в бурлящую грязь. Я вырвал штык и выбрался из обвалившегося убежища, успев выхватить из грязи свою фуражку.

Мое сердце бешено колотилось, и на мгновение я подумал, что оно разорвется. Привалившись к противоположной стене траншеи, я наблюдал, как тело нападавшего медленно погружается в грязевой суп. Его голова была покрыта слоем грязи, широко открытые глаза безучастно смотрели на меня.

Они вовсе не были синими.

Мне это привиделось под влиянием стресса? Я не знаю.

Я тяжело опустился на стрелковую ступень, держа в руках фуражку и штык, и смотрел, как труп исчезает в грязи, а с ним и все следы нашей борьбы. Я посмотрел на штык, заляпанный грязью и испачканный кровью. И тогда я услышал голоса. В траншеях раздались крики, санитары искали раненых. Я спрятал штык в шинель.

Траншею затянуло дымом, в нем двигались силуэты. Они пришли проверить состояние траншеи. Увидев меня, они остановились. Их было четверо, один из них санитар.

- Комиссар? – робко спросил он.

Я подумал, не тот ли это санитар, которого я видел утром.

Прежде чем ответить ему, я надел фуражку.

- Убежище обвалилось. Больше никто не выбрался.

Позже в своем бункере я рассмотрел медальон и штык. Трудно представить два более непохожих предмета. Что общего у одного с другим. На первый взгляд ничего. И все же между ними была связь.

Я не знал, какая именно. Пока не знал. Но это должно что-то значить. Всё что-то значит. Я усвоил это еще в детстве, и пока ничего из моего опыта не убеждало меня в обратном. Даже самые незначительные фразы что-то значат. « Это последнее, чего я хочу ». Так сказал полковник. Но он не это имел в виду. Я знал его достаточно хорошо, чтобы понять это. Он был чем-то обеспокоен – и явно не противником. Чем-то другим.

Это означало, что и мне следовало обеспокоиться.

Мое жилище было утилитарным. Простой сборный бункер, установленный в укрепленном котловане ближе к тыловой части позиций. В стенах виднелись трещины и пятна там, где сквозь них просачивалась грязь. Моя постель была простой койкой, а рабочий стол сделан из пустого ящика, поставленного на два феррокритовых блока.

Я редко задерживался в моем жилище. Редко спал. Приходил туда, только когда это было необходимо. Мне не нравилось ощущение, которое испытываешь в таком месте. Слишком похоже на тюремную камеру – или склеп. Кроме того, всегда было очень много дел. Поддержание дисциплины. Наказания провинившихся. Принятие решений.

Что беспокоило полковника? Я сидел за столом, смотрел на штык и медальон, и думал. Пытался думать, по крайней мере. Я знал, что должен доложить о нападении на меня. Но я решил скрыть этот факт. Некий инстинкт подсказал мне поступить так, а я не из тех, кто игнорирует такие озарения. Бог-Император говорит со всеми нами. Надо лишь внимательно слушать, чтобы понять мудрость Его.