Эрик Рассел - Избранные произведения в одном томе

— Сомневаюсь, чтобы многие разделяли ваши представления, — сказал крепыш. — Люди не хотят потрясений и очень довольны своей жизнью. Только потом кому-то из них становится тошно от собственной праздности. Но большинству требуются десятки, если не сотни лет, пока они пресытятся жизнью.

Кончиком пера крепыш указал на бланк Мейсона.

— Вам, например, понадобилось почти триста лет, чтобы достичь этой стадии.

— Да, — согласился Мейсон. — Раньше меня привлекали якобы безграничные возможности попробовать себя в разных видах деятельности. Сейчас я понимаю: это не виды, а видимость деятельности. Это тупик. Если я останусь жить, рано или поздно я пройду очередное омоложение. И зачем? Какой смысл? Ради чего это комфортабельное прозябание?

Мейсон подался вперёд. Его руки лежали на коленях, лицо стало суровым и жестким.

— Знаете, что я думаю? Я думаю: наука перестаралась с продлением жизни.

— Я бы не стал делать таких безапелляционных выводов.

— Перестаралась, — упрямо повторил Мейсон. — Говорю вам: наука заперла нас в ловушку своих достижений и провалов. Ее возможностей хватило, чтобы распространить земную цивилизацию на Венеру и Марс. Но не дальше. Дальние планеты недостижимы. У нашей цивилизации нет таких космических кораблей. Я уже не говорю о полетах к другим звездным системам. Ученые будут оправдываться, что не существует ни таких двигателей, ни такого топлива, чтобы преодолеть межзвездные пропасти. Нам постоянно твердят об этом. Наука довела нас до границ нашей цивилизации. Я как раз жил на границе — в вилле из алебастра, нашпигованной всеми мыслимыми автоматическими устройствами для моего ублажения. Наука побоялась идти дальше. И тогда она обратилась внутрь и стала цивилизировать то, что находится в пределах обжитого мира. В результате мы надежно прикованы и заперты в тюрьме абсолютной свободы и так чертовски счастливы, что остается только плакать от счастья.

Лицо коротышки выражало вежливое и молчаливое несогласие. Мейсону он лишь заметил:

— Не кажется ли вам странным, что вы, так яростно выступая против науки, вынуждены прибегать к ее достижениям, чтобы осуществить принятое вами решение?

— К чему устраивать ненужный балаган? — вопросом ответил Мейсон. — Я не говорил, что наука абсолютно бесполезна, у нее есть свои достижения. Но они не мешают мне видеть коренные недостатки науки.

— Возможно, в чем-то вы и правы, — изменившимся голосом произнёс крепыш. — Я часто спрашиваю себя: до каких ещё пределов дойдет наука?

— Она уже дошла до всех пределов. Ей больше некуда стремиться, и она остановилась. Все, что прекращает развиваться, останавливается.

— Как и любой гражданин, вы полностью имеете право на такое мнение. — Тон хозяина кабинета ясно показывал, что он уже составил своё мнение о Мейсоне. Пошелестев бланками, крепыш вытащил один из них. — Поскольку вы самым очевидным образом продемонстрировали мне окончательность своего решения, мне не остается иного, как подписать ваш ордер.

— Боги, вы слышите? Неужели ещё одна бумажка?

Мейсон потянулся за подписанным ордером и взмахнул им, точно белым флагом.

— И что мне делать с этим вашим ордером?

Крепыш кивнул в сторону двери.

— Вы возьмете его и отдадите дежурному администратору. Он проконсультирует вас относительно процедуры вашего… ухода.

— По-моему, вы и так мне многое рассказали. — Мейсон снова взмахнул прощальным «флагом». — Спасибо вам за все. До встречи на том свете.

— Эго случится не раньше, чем мой организм перестанет выдерживать омоложения, — пообещал ему крепыш.

Дежурный администратор оказался долговязым, тощим, лысым и довольно неразговорчивым субъектом. Взяв ордер, он внимательно уставился в бумагу.

— Вы предпочитаете быстрый или медленный уход?

— Ну и вопрос! Кому захочется умирать медленно?

Заупокойным тоном дежурный администратор провозгласил:

— Я говорю не о процессе дезинтеграции, а об особенностях смерти. Желаете ли вы, чтобы она наступила вскоре или через некоторое время?

— Лучше вскоре, без лишних проволочек. А то чего доброго я дам слабину и изменю своё решение, — с мрачным юмором Добавил Мейсон.

— Такое случается.

— Да ну?

— Часто, — сообщил дежурный администратор.

— Это для меня новость, — признался Мейсон. — Я ещё ни разу не слышал, чтобы кто-то выбрался отсюда и потом рассказывал о своих ощущениях.

— Никто и не рассказывает. Молчание — цена свободы.