Эрик Рассел - Избранные произведения в одном томе

— Помощь? — переспросил Мейсон, почесывая подбородок. Он снова улыбнулся той же улыбкой, какой несколько минут назад одарил голубоглазую девушку в круглом зале, — Мне думается, что я уже давно не в состоянии кому-либо помочь.

— Подобное ощущение возникает у многих, но, как правило, они ошибаются. Должен вам сказать, — сообщил крепыш, усилив подачу жизнерадостности, — я работаю здесь уже двадцать лет, и за все это время не встретил ни одного абсолютно бесполезного человека.

— Сдается мне, что вы просто пытаетесь отговорить меня от принятого решения, — сказал Мейсон. Голос его стал жестким. — Я принял решение и не собираюсь его менять!

— Ответьте, если, конечно, сочтете нужным, а что послужило причиной вашего решения?

— Какое это имеет значение? Если человек решает умереть, такое решение уже само по себе является достаточной и обоснованной причиной. Но чтобы удовлетворить ваше любопытство, я отвечу: я не боюсь смерти. Вот моя главная причина.

— И жизни вы тоже не боитесь? — поспешно спросил крепыш. Его лицо вдруг показалось Мейсону не таким уже и толстым. Человек, занимавший этот кабинет, был достаточно проницателен.

— И жизни я тоже не боюсь, — не колеблясь, подтвердил Мейсон. — Когда ты исполняешь все свои замыслы и достигаешь всех целей, к которым стремился, когда ты вдоволь натешился амбициями, а твои друзья давно умерли, сначала ты просто удаляешься от дел, поскольку больше нечего делать. Потом жизнь перестает быть жизнью. Она превращается в обыкновенное существование, во времяпрепровождение. Я по горло сыт такой жизнью.

Крепыш, утративший недавнюю жизнерадостность, как-то сокрушенно пожал плечами.

— Я не вправе оспаривать то, что побуждает вас расстаться с жизнью, даже если бы мне этого и очень хотелось. — Он кивнул в сторону бланков. — Могу я все же получить от вас кое-какие сведения или вы категорически отказываетесь отвечать?

— Ладно, начинайте вашу рутину, — сказал Мейсон.

Крепыш снова взял ручку.

— Вы женаты?

— У меня на это никогда не было времени.

— Неужели? — В глазах крепыша мелькнуло недоверие. — Стало быть, и детей у вас нет. Никаких.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего предосудительного. Просто я хотел спросить: вы никогда не были донором?

— Я терпеть не могу такие штучки, даже если они признаны и одобрены нашей цивилизацией, — сердито ответил Мейсон.

— Эти, как вы их называете, штучки необходимы, поскольку кому-то они приносят немало пользы, — ответил хозяин кабинета, — Движущей силой современной науки является необходимость помогать людям. Неужели вам больше нравятся те варварские времена, когда наука была в положении продажной женщины, а знаниями сплошь и рядом злоупотребляли?

— Честно сказать, не знаю. Жизнь тогда была намного тяжелее, но зато она была более настоящей. Более живой, что ли.

— Вы предпочли бы такую жизнь?

— В своем нынешнем положении, да. — Мейсон говорил так, словно не с крепышом вёл беседу, а размышлял вслух. — На Марсе у меня есть вилла из алебастра и кактусовый сад в сорок акров. Вилла набита всем, к чему можно прилепить эпитет «лучший из лучших» или «непревзойденный». Во многих отношениях она превратилась в мавзолей. За ее стенами я с абсолютным комфортом влачу своё существование, отбиваясь от наскоков безжалостной скуки, которая все равно находит способ вонзить в меня ядовитые шипы. Те крохи настоящей работы, что ещё осталась в мире, отданы более молодым, прошедшим лишь первое или второе омоложение. Земля цивилизована. Венера цивилизована. Марс — не исключение, равно как и Луна. Города с искусственной атмосферой, райские уголки. Что говорить? Вы и сами знаете. Все вокруг цивилизовано, упорядочено, отрегулировано и находится под постоянным контролем.

— Все ли? — удивлённо вскинул брови крепыш.

— Даже джунгли — и те стали искусственными и вполне безопасными для жизни любопытствующих неженок, — с нескрываемым пренебрежением говорил Мейсон. — Джунгли превратились в парк, где за каждым деревом тщательно следят, а за животными следят ещё тщательнее, потому все они добренькие и не кусаются. Наконец-то лев пасется рядом с ягненком. Тьфу!

— Вам это не нравится? — спросил крепыш.

— Когда-то у китайцев было в ходу древнее проклятие: «Чтоб тебе жить во времена перемен!» Теперь оно перестало быть проклятием и превратилось в благопожелание. Мы в полной мере пользуемся благами науки и цивилизации. У нас столько прав, привилегий и свобод, что приходится ждать годами, когда подвернется случай против чего-нибудь побороться или что-нибудь разрушить. По сути, людям уже не за что бороться. Им не дают упасть и расшибить себе нос, поскольку цивилизация заботливо окружает место возможного падения мягкими подушками.